В одном селении Вавилову преподнесли громадную бумагу, размером чуть не с простыню. На ней было что-то написано изящной вязью, а ниже по местному обычаю во множестве приложили перстни вместо печатей самые богатые и почтенные жители селения.
«Высокочтимый и великий… Смиренно просим о великой милости…» — отдельные слова, которые понимал Николай Иванович, были словно криками о помощи.
Переводчик, причмокивая мокрыми губами, перевел всю петицию. Оказалось, это была челобитная русскому царю с жалобами на притеснения местного губернатора и с просьбой сместить его. Тщетно пытался Николай Иванович втолковать через помрачневшего переводчика, что русский царь не имеет власти над местными чиновниками, а он, Вавилов, не уполномочен принимать никакие жалобы.
Но люди, стоявшие перед ним на коленях в серой мягкой пыли, смотрели на него с такой надеждой, так упорно кланялись и не хотели взять бумагу обратно, что Николай Иванович вздохнул и сделал единственное, что мог: аккуратно сложил их петицию и бережно спрятал в карман, чтобы при возвращении передать ее русскому консулу. Какой из этого будет толк?
Переводчик повеселел. Но слово, которое особенно часто и многозначительно повторял он, показалось Вавилову особенно подозрительным: «сардар, сардар»… Высокий, почти царский титул?!
Николай Иванович не мог больше терпеть и на первом же привале загнал лукавого толмача в угол. И тот после долгих виляний и закатываний глаз покаялся…
— Вы меня выдавали за царского шурина? — опешил Вавилов. — За брата царевой жены?!
— Зато как нас везде встречали, эфенди!
— Да как вы посмели?
— Мне стало вас так жалко, когда вы сидели в тюрьме. Я решил вам помочь. Не гневайтесь на меня, о эфенди!
Сначала, рассказал переводчик, в его выдумку не поверили: что это за царский родственник, если путешествует с ничтожным караваном и без всякой охраны? А потом именно отсутствие охраны и свиты стало вроде бы подтверждением плутовской выдумки. Видно, в самом деле, этот русский — знатный, большой человек, коли не боится ездить повсюду без охраны. И зачем ему свита, большой караван? Такой высокий гость везде дома. Он всюду должен быть принят по-царски.
Вот откуда и низкие поклоны, и загадочные петиции, и щедрые угощения, опустошавшие и без того небогатые кладовые, и подозрительные обновы наглеца переводчика!
Вавилов пришел в такую ярость, что тут же чуть не выгнал пройдоху в три шеи. Однако недостаточно он еще овладел языком, чтобы путешествовать одному, пришлось бы прервать экспедицию.
Скрепя сердце Николай Иванович был вынужден пока оставить жулика. Но теперь строго присматривал за ним, а вечерами допоздна ускоренно учил язык.
И вскоре настал день, когда Вавилов с большим удовольствием сказал поникшему толмачу на превосходном, звучном фарсп:
— Убирайтесь прочь, негодяй! Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.
Переводчик захныкал, начал униженно кланяться, поминать русского консула, который с него якобы шкуру снимет, если он позволит себе оставить уважаемого профессора одного в чужой стране…
— Вы же не нашли еще самой лучшей в мире персидской пшеницы, о эфенди! И разве найдете без меня? Мало знать язык, нужно знать и страну.
Лукавый пройдоха нащупал больное место…
Но Николай Иванович остался непреклонен.
— Я обойдусь без вас, — твердо сказал он. — Убирайтесь!
И добавил, наставительно подняв палец:
— Приказания царского шурина следует выполнять незамедлительно. Сколько раз повторять?
И жулик слабо ахнул, всплеснул пухлыми ручками и поспешил исчезнуть.
А Николай Иванович отправился дальше и весьма удобным манером — на перекладных, на тройке, как некогда странствовали путешественники по российским родным дорогам. Только ямщики выглядели необычно — тощие, полуголые, смуглые. Вавилов заговаривал с ними, и они прониклись к нему таким уважением, что по его просьбе останавливались у любого поля и терпеливо ждали, пока приветливый чужеземец соберет очередной снопик местной пшеницы.
Вавилов наслаждался знанием языка — пусть еще неполным, далеким от совершенства, но позволявшим ему разговаривать со всеми без посредников и помех.
Возле Мешхеда Николай Иванович собрал много семян великолепной пшеницы, не боящейся засухи. А на одном из полей издали приметил заветные черные колосья, и сердце у него забилось чаще.
Вавилов поспешил к ним… Мягкая пшеница, очень похожая на «персидку», но все-таки иная.
Проклятый жулик-толмач оказался прав. Николай Иванович покидал Персию, так и не найдя заветной пшеницы.