И опять повсюду на пшеничных полях сорняком росла рожь. Теперь о ее происхождении уже не оставалось никаких сомнений.
За пять месяцев Вавилов и Букинич объездили весь Афганистан, стараясь не упустить ничего интересного. Они покупали семена червой, как уголь, моркови и гонялись по пустыне за шариками диких арбузов, катимых ветром. Все пригодится!
В октябре 1924 года путешественники вышли к ревущему среди скал Пянджу. Снова начались овринги, ледяные перевалы. И пшеница и рожь тут росли на полях такие же, какие Вавилов видел уже на Памире. Ничего нового ожидать не приходилось.
Вот он, Памир, за рекой. Достаточно переправиться через бешеный Пяндж на гупсарах — плотах из надутых бараньих бурдюков — и они дома. Можно заканчивать путешествие. Все трудности и тревоги позади.
Вьюки туго набиты колосьями и плодами. Вавилов возвращался на родину с богатым урожаем. Одних только пшениц собрано шестьсот образцов!
Но взгляд Николая Ивановича снова и снова притягивает нагромождение на карте причудливо переплетающихся горных хребтов на востоке Афганистана, на границе с Индией. Загадочная Страна неверных — Кафиристан. Населяют ее, говорят, какие-то неведомые племена, якобы потомки еще греков, воинов Александра Македонского, застрявших некогда в горных долинах. Об этих краях ходят зловещие легенды. Там не бывал еще никто из европейцев, кроме некого английского полковника Робертсона в 1891 году. С его слов и нанесены весьма примерно на карту горные хребты, а между ними зияют белые пятна с вопросительными знаками. И это совсем рядом, рукой подать…
Разве может Вавилов устоять против такого искушения? Посоветовавшись с Букиничем, он отправляет в Москву письмо о том, что задержится и вернется в Кабул через Страну неверных, а оттуда уже домой.
С любопытством приглядывались путешественники ко всему вокруг. Кишлаки нищие, но поражают своей прибранностью, чистотой. Повсюду посажены деревья, проложены тропинки. Дома напоминают таджикские, какие Вавилов видел на Памире, только победнее. И поля совсем крохотные, тщательно использована каждая ровная площадка. В корзинах наношена земля, из булыжников сложен заборчик. Журчат ручьи, на них много водяных мельниц.
Мужчины мрачноваты, ходят в домотканых, застиранных блузах. Женщины не носят чадры, разговаривают свободно, держатся независимо.
Край своеобычный, укрывшийся от всего мира за барьером гор. Язык непохож ни на фарси, ни на пушту. Вавилов с увлечением записывает новые названия привычных растений: «джум» — горох, «оран» — просо. Солнце по-карифски «сун», ничего общего ни с таджикским «автуб», ни с пушту — «лмар».
В самом деле, откуда взялись эти странные люди? Пожалуй, к легендарным воинам Александра Македонского они все же никакого отношения не имеют. И по облику, и по обычаям, по одежде и жилищам кафиры больше всего напоминают все-таки таджиков.
Но в другом кишлаке путешественников настороженно встречают совсем иные люди: смуглые, узколицые, похожие на испанцев или итальянцев. И говорят они на особом наречии.
А в кишлаке Вама женщины щеголяют в ярких, синих и красных, платьях с вышивкой, неожиданно напоминающей родную, российскую! Тут вообще любят всякие украшения: носят браслеты, огромные серебряные серьги, оттягивающие уши, да еще вдобавок татуируют звездочки на лбу.
Все дальше углублялся крохотный караван в укромные долины Страны неверных. Каждое селение точно крошечная отдельная страна. И названия их звучат странно, словно на разных языках: Шар, Тли, Парун, Вама.
Проводников приходится нанимать от одного селения до другого. Дальше они идти отказываются. На все расспросы о дороге проводники туманно отвечают:
— Настиг! (Близко!)
А путь становился все труднее. Страна неверных не имела дорог. Их не прокладывали нарочно, чтобы сделать горные селения еще недоступней. Только козьи тропы вьются по ущельям среди камней. Ноги лошадей застревают в камнях, а на перевалах копыта скользят по синему льду, и на нем остаются алые пятна крови. Приходится снимать с лошадей вьюки и тащить на себе. Пожалуй, дорога оказалась даже труднее, чем на Памире.
Путешествие по Стране неверных продолжалось всего четыре дня. Но Вавилов запомнил их на всю жизнь.
«Караван передвигается с трудом, — записывал он в дневнике. — Лошадей приходится вести, люди и лошади вязнут в снегу. Проводники выводят караван через перевал к спуску по приметам, известным им одним».