«Если принять во внимание двухдневный утомительный переход по безлюдной местности, потерю подков, израненные ноги лошадей, то из всех пройденных через Гиндукуш перевалов Парун надо считать наитруднейшим».
«23 октября… Более трудного пути за все наше путешествие по Востоку нам не приходилось встречать…»
Вавилову все чаще вспоминалась зловещая фраза из описаний одного старого путешественника: «Иностранец, которому случится попасть в Афганистан, будет под особым покровительством неба, если он выйдет оттуда здоровым, невредимым, с головой на плечах…»
А теперь?
Неужели все их страдания и перенесенные тяготы оказались напрасны и придется возвращаться? Одни, без проводников, они не выберутся из лабиринта диких скал, сгинут в нем без вести. Уж если нищие горцы даже решили вернуть деньги, выплаченные им вперед, вряд ли возможно их переубедить.
Но все-таки Николай Иванович начал уговаривать проводников. Они упрямо качали головами, деньги не брали.
Когда Вавилов совсем устал и отчаялся, его горячая, сбивчивая речь вдруг подействовала.
— Только до той вон скалы! — сказал старший проводник и начал завертывать деньги в платок.
Николай Иванович с облегчением вытер бусинки пота на лбу и улыбнулся.
Но радоваться было рано. Едва первая лошадь робко ступила на мостик, как сучья затрещали…
Лошадь провалилась, беспомощно повиснув над пропастью. Она испуганно ржала и билась, грозя вот-вот сорваться вниз, на белые от пены камни, торчавшие из воды оскаленными клыками. Стали ее вытаскивать, хотя мостик грозил обрушиться в любую минуту и всех унести в бездну.
Все-таки лошадь удалось спасти. А мост пришлось строить заново, таская с горы камни и сучья арчи. Проводники торопили, тревожно озираясь на быстро спускавшееся к вершинам гор солнце.
Наконец осторожно переправились через пропасть. Караван обогнул скалу, и проводники снова остановились.
— Гурсалик, — коротко сказал старший и махнул рукой.
Николай Иванович не рассмотрел, куда он показывает, и ничего не успел спросить. Остальные проводники, обгоняя друг друга и тревожно топоча сапогами, кинулись по тропинке назад, обратно к мосту. Старший, ничего более не сказав, поспешил за ними, придерживая халат на груди, где за пазухой у него были спрятаны деньги.
Постепенно шум, поднятый беглецами, стих. Только снизу доносился еще стук скатившихся камней да рев реки.
— Вот черти! — засмеялся Букинич. — Все-таки сбежали. Ничего не поделаешь, Николай Иванович, все пути отступления отрезаны. Только вперед! Придется дальше добираться самим. Надо успеть спуститься в селение, пока совсем не стемнело.
Они решительно двинулись вниз по тропе, к прилепившимся к склону горы убогим хижинам.
Селение напоминало кавказский аул. Только хижины были сложены не из камней, а из бревен. Но так же, как и сакли на Кавказе, они громоздились одна на другую, тесно лепились, словно пчелиные соты. Вавилов насчитал десять ярусов. Каждый этаж соединяли с другими лестницы и мостики из тонких жердей. Некоторые хижины украшала незатейливая резьба.
Селение казалось вымершим. Но вдруг Букинич потянул Николая Ивановича за рукав. Из-за угла ближайшей хижины высунулась голова в лохматой бараньей шапке. На всякий случай Вавилов начал поспешно выкрикивать приветствия на всех наречиях, какие знал.
Через несколько минут к ним настороженно вышли двое мужчин, потом, помедлив, еще трое.
Вскоре вокруг путешественников собралась уже небольшая толпа. Хозяева и незваные гости с тревогой и любопытством присматривались друг к другу.
Вавилов начал объяснять, откуда и зачем они приехали. Кафиры слушали мрачно, лица их оставались угрюмы и недоверчивы. Николай Иванович попытался ласково погладить по бритой головенке одного из ребятишек, тот испуганно отскочил.
Тогда Вавилов, улыбнувшись, кивнул и неторопливо, деловито направился прямо к ближайшему полю, видневшемуся на склоне горы. Толпа расступилась и двинулась за ним.
Поле было и так небольшим, но каменные невысокие заборчики разгораживали его на несколько совсем крохотных участков, ступеньками карабкавшихся по склону.
Вавилов еще издали заприметил необычно низкорослую пшеницу. Присев на корточки, он начал рассматривать ее колосья.
Он так любовно и бережно покоил их на своей ладони, что его прекрасно поняли без перевода.
Николай Иванович нашел безошибочный путь к сердцам этих недоверчивых людей, загнанных врагами в неприступные горы. Какая речь может быть понятней и доходчивей для земледельцев всех стран, чем язык труда? Разве враг станет так ласково перебирать пшеничные зерна? Он сожжет дома и вытопчет посевы. А так поступит лишь друг, это понятно каждому без слов.