— Предложением? — удивился Николай Иванович. — С каким предложением?
— Они… — смятенный профессор закашлялся от смущения. — Они… гм… Эти типы жалуются, что за вами очень трудно следить. Вы слишком быстро передвигаетесь то в автомобилях, то по железной дороге, а то и просто верхом на лошадях. Они, видите ли, сильно устают. Один из них даже серьезно беспокоится за свое здоровье. Человек он немолодой, истощенный, страдает якобы язвой желудка…
Николай Иванович не выдержал и расхохотался.
— Извините, профессор, но уж больно смешны эти жалобы, — сказал он, вытирая выступившие слезы. — Конечно, их надо пожалеть, бедных шпиков. Но чем же я могу им помочь?
— Они хотят предложить вам… соглашение. Так сказать, некоторый компромисс. Если вы будете их заблаговременно извещать о своем маршруте на каждый день, они не станут за вами ездить повсюду. Будут просто поджидать вас вечером в том пункте, какой вы укажете.
— Дабы убедиться, что я не сбежал? — снова засмеялся Вавилов.
— А за это они предлагают вам оказывать некоторые услуги. — Бедный профессор Креспи торопился закончить неприятнейший разговор. — Обязуются заранее заказывать для вас номера в гостиницах, доставлять билеты на поезда, предлагают даже отправлять ваши посылки, наглецы такие.
— Вот как? Ну, посылки-то я им, допустим, конечно, не доверю. А вот над остальным стоит подумать. Заманчивое предложение…
Шпики мозолили Вавилову глаза, едва он ступил на испанскую землю. Они были первыми после пограничников, кого он увидел и сразу отличил наметанным глазом. Хотя лица у них были ничем не примечательными, чтобы легче затеряться в уличной толпе.
Но их выдавали повадки. Шпики менялись, и лица у них были незапоминающиеся. А вот повадки у всех одинаковые. По ним-то Вавилов безошибочно и замечал в толпе своих постоянных спутников.
Долго, больше года, добивался он визы в Испанию. Диктатор Примо де Ривера старательно оберегал страну от «красной заразы». Когда испанские ученые все же добились для Вавилова разрешения приехать и он высадился с парохода в Барселоне, документы у него проверяли на каждом шагу по нескольку раз за день. И каждый раз «молоткастый, серпастый советский паспорт» пугал и настораживал всех проверяющих. Алый цвет его обложки возбуждал жандармов, как быков во время корриды.
Чем ближе к Мадриду, тем чаще стали проверки. Но к изумлению Вавилова в префектуре, куда он пришел отметить визу, его ожидал совершенно непредвиденный прием…
Николая Ивановича провели к префекту — в мрачноватую комнату с расписными сводами. У огромного письменного стола, сложив по-наполеоновски руки на груди, стоял плотный усатый мужчина в штатском, но с явно военной выправкой. При виде Вавилова он вдруг начал громко декламировать на ломаном русском языке:
Выдержка и находчивость и тут не изменили Вавилову. Он тоже встал в позу и ответил префекту так же, стихами:
Оказалось, префект служил когда-то военным атташе в Петербурге, шесть лет прожил в России и считал себя знатоком и поклонником русской литературы. Очарованный Вавиловым, он незамедлительно выдал ему визу, взяв слово, что Николай Иванович непременно уделит должное внимание испанскому искусству, посетит Эскуриал и Толедо.
— Это моя давняя мечта, господин генерал! — воскликнул Вавилов.
На прощание префект торжественно вручил Николаю Ивановичу свою совершенно необыкновенную по величине визитную карточку.
Так продолжалось все три месяца путешествия по Испании. Надоедала постоянная слежка шпиков, всяческие препоны, какие назойливо чинили чиновники, но зато как часто радовали трогательные выражения дружбы и симпатии со стороны самых различных людей, с которыми встречался Николай Иванович.
Власти следили за каждым его шагом. Сорвали, запретив в последний момент, доклад Вавилова, который он собирался прочесть по просьбе виднейших ученых в Мадриде. Но прогрессивные ученые и простые крестьяне по всей стране всячески старались помочь гостю из Советской России. Родственники великого испанского ботаника Ла Гаски — одного из зачинателей научной селекции пшеницы — подарили Николаю Ивановичу с пожеланием процветания советской науки редкий старинный труд по растениеводству, сохранившийся всего в одном-единственном экземпляре.