И всегда его интересы определяла и направляла не одна только научная любознательность. Делая очередное открытие, Вавилов тут же задумывался: «А как применить его на практике, какую пользу сейчас, немедленно оно может и должно принести родной стране, всем труженикам земли?»
На делянках первой в стране селекционной станции Вавилов начал проверять, какие из сортов овса и пшеницы устойчивы к различным грибковым заболеваниям, наиболее распространенным в европейской части России. Коллекция этих культур считалась богатой, в ней были семена из различных мест России, Европы, даже Малой Азии. Все лето, с рассвета и до темна молодой исследователь проводил в поле; сеял, наблюдал за всходами, заражал их мучнистой росой и всякими ржавчинами, не только записывал результаты наблюдений, но и все тщательно зарисовывал, фотографировал.
Тысяча делянок была у него. На них Вавилов проверял шестьсот пятьдесят сортов пшеницы и триста пятьдесят сортов овса. Богатырский размах!
Он быстро перерастал учителей. Один из них, руководитель станции профессор Д. Л. Рудзинский, «дедушка русской селекции», как его любовно называли, позднее писал Вавилову:
«Мне очень совестно, когда Вы называете меня своим учителем. Ведь мы лишь совместно работали на станции самостоятельно, и я во много раз заимствовал больше от Вас, чем (Вы) от меня, и вообще на дне горький осадок, что я очень мало давал от себя моим сотрудникам, требуя от них большой работоспособности, которой я тогда был одержим…» Впрочем, и в такой скромности и самокритичности Д. Л. Рудзинский оказался хорошим наставником для молодого ученого.
Много дали Вавилову занятия в Бюро прикладной ботаники в Петербурге, где собирали и изучали коллекцию всех возделываемых в стране зерновых растений.
Весьма по-разному реагировали на болезнь всходы растений даже одного сорта, но из семян, привезенных из различных мест, и Вавилову становилось ясно: работа предстоит бесконечная. В идеале нужно собрать и проверить образцы из всех стран, со всей планеты. Чем богаче окажется коллекция, тем надежнее сможет земледелец выбирать и выращивать такие растения, которые не погубят болезни, опасные в этих краях.
И селекционер, обладая такой коллекцией, сможет создавать не поддающиеся болезням сорта, если только устойчивость эта передается по наследству, что предстояло еще выяснить.
О наследовании тех или иных признаков у растений наука в те годы знала еще очень мало. Гениальные открытия скромного монаха Грегора Менделя прошли незамеченными. Только на рубеже двадцатого столетия их заново открыли сразу Гуго де Фриз в Голландии, Карл Корренс в Германии и австрийский ботаник Эрих Чермак.
Селекция ведется по старинке, вслепую, наугад: авось и получится нужный сорт. На такие поиски уходят долгие годы, и нередко впустую. Генетика лишь рождалась — в противоречивых по результатам опытах, в горячих спорах. Пожалуй, к ней можно было с еще большим правом отнести то, что позднее великий Эйнштейн как-то сказал о кризисе в физике: «Это драма, драма идей».
В свое время всех биологов мира потрясло самоубийство Пауля Камерера, обвиненного в подтасовке результатов опытов по наследованию приобретенных признаков. Научные споры приобретали такой накал, что старые друзья становились врагами и переставали здороваться.
Надолго затянулась эта драма, и дорого она обошлась многим исследователям. А в те годы она только начиналась.
В одном из писем того времени Вавилов жалуется, что даже само слово «генетика» для многих еще непонятно и незнакомо… Практически негде было ему в родной стране знакомиться с основами новой науки. И в 1913 году Николай Иванович отправляется в свое первое путешествие — пока еще только за знаниями, за опытом проведения генетических исследований. Он учится этому в Кембридже и в лаборатории великого Вильяма Бэтсона около Лондона, потом во Франции у выдающегося семеновода Вильморена, чья фирма снабжала превосходными селекционными семенами многие страны мира. На следующий год Вавилов переезжает в Германию, чтобы поработать в лаборатории Эрнеста Геккеля. Но тут его застигает начало мировой войны, и молодому русскому ученому приходится спешно возвращаться на родину, чтобы не угодить в лагерь для интернированных.
По дороге погибает вместе с пароходом, подорвавшимся на мине, весь его багаж, и сам Вавилов лишь каким-то чудом остается в живых. Это первое приключение в его жизни едва не стало и последним…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой завязывается затяжной роман с таинственной персиянкой и происходят другие не менее занимательные события