— Законы гостеприимства священны, — выпевает, укоризненно качая головой, толмач. — Нельзя обижать этих добрых людей. Они выполняют заветы аллаха, эфенди.
Как ни упирается смущенный путешественник, его бережно берут под руки и, как тяжелобольного, ведут в самый просторный и чистый дом, где уже раскинуты ковры и расставлены на них дымящиеся блюда с шашлыком и пловом, горами высятся пшеничные лепешки, гранаты, яблоки, виноград…
С чего вдруг ему устраивают пышные приемы? Вавилов не знал, что и делать. Хоть объезжай селения стороной и ночуй в поле, под тополем.
Чуть не на каждом поле Николай Иванович обнаруживал какую-нибудь новую разновидность мягкой пшеницы. Собирать образцы приходилось под палящим солнцем, когда температура даже в тени поднималась до пятидесяти градусов. Зато никто не мешал ему. Но заветная «персидка» почему-то ни разу не попадалась. И в поисках ее Вавилов ехал все дальше, словно в азартной погоне за сказочной жар-птицей.
Николай Иванович решил обследовать поля вокруг Керманшаха. Здесь были найдены любопытные виды дикой пшеницы — не окажется ли среди них и «персидки»?
Но через древний Керманшах как раз проходила линия фронта. Все поля были изрыты окопами. И как нарочно, тот участок, где, возможно, вместе с образцами дикои пшеницы пряталась и «персидка», оказался на «ничьей земле», между русскими и турецкими позициями!
Вавилов все же решил проникнуть туда. Нашел проводника, щедро заплатил ему. Командир части, восхищенный мужеством ученого, пообещал выделить целый отряд из полусотни казаков. Получалась этакая разведка боем во имя науки.
Однако утром, когда было намечено выступить, проводника неожиданно и след простыл. И казаки не явились, им пришлось отражать неожиданное наступление турок. Попробовал было Вавилов отправиться на поиски «персидки» один. Вдруг поднялась стрельба, загремели даже орудийные выстрелы. И, опасаясь, как бы его скромная научная вылазка не привела к непредвиденному сражению, Николай Иванович, к радости переводчика, повернул в сторону от линии фронта.
Они отправились в горы, где таились среди скал редкие селения курдов. Но и здесь оказалось неспокойно. В горах рыскали басмачи, грабя всех, кто подвернется.
Переводчик со слезами в нахальных глазах умолял вернуться в Тегеран или хотя бы под защиту русских войск. Вавилов отказался:
— Чтобы снова попасть под артиллерийский обстрел или угодить в клоповник по подозрению в шпионаже? Нет, здесь, в горах, гораздо спокойнее.
— А басмачи, о эфенди!
— Басмачи днем спят, затаившись от жары в холодке, — засмеялся Вавилов. — А мы будем как раз в это время осматривать поля без помехи.
Так и вышло. Остроумное решение помогло исследователю, как потом еще не раз выручала его находчивость в богатой приключениями и опасностями жизни.
Правда, раза два в них все же стреляли, впрочем, лениво, откуда-то издалека, больше для острастки. А в общем никто не мешал Николаю Ивановичу осматривать крошечные поля среди выжженных солнцем скал.
Его мужество и настойчивость были вознаграждены интересным открытием. Поля озимой пшеницы оказались сильно засорены рожью. Видимо, дикая рожь и была в глубокой древности просто сорняком на пшеничных полях. Лишь потом ее ввели в культуру и стали сеять специально в тех краях, где она давала урожаи более высокие и падежные, чем пшеница, скажем, в России.
Вечерами в палатке, поставленной где-нибудь в укромном месте, Вавилов при свете свечи разбирал дневные находки, радуясь каждому новому колосу, и еще непременно заучивал несколько новых слов на фарси. Но вскоре приходилось гасить свечу, чтобы не привлечь внимания вышедших на ночной промысел басмачей.
Потом они снова спустились с гор в населенные долины, и переводчик опять ожил, обнаглел, сразу даже стал вроде выше ростом. И опять началась вокруг Василова смущавшая его загадочная возня. Обгоняя маленький караван, впереди мчалась какая-то непонятная слава. В нищих селениях ученого встречали униженными поклонами, совали в руки жалобы и петиции, резали последних барашков и раскладывали щедрое угощение на изорванных, заштопанных достарханах. И после такого торжественного приема, как заметил Вавилов, багаж переводчика увеличивался. В пору было заводить специально для него вторую вьючную лошадь. Переводчик мурлыкал, как довольный кот, и на каждом попутном базаре что-нибудь продавал или обменивал. Купил винтовку — обменял на ковер. А на следующий день у него, как в сказке, уже стало три ковра…