Воспользовавшись общей расслабленностью, один из рабов пытается бежать. Ему удается достичь противоположного берега, вот-вот он скроется за большими валунами… Лучники невозмутимо пускают ему вслед несколько стрел, которые – все до единой – со зловещим свистом настигают жертву.
Шутить с хуннским луком не стоит. Это знают и друзья, и враги. Когда мальчик становится мужчиной, он берет в руки боевой лук и даже после смерти уносит его с собой в могилу. Колчан лука всегда связан с колчаном для стрел, словно корень и стебель. Убойность достигается за счет размаха в рост человека, а чтобы стрелять верхом на скачущей лошади было удобнее, нижнее плечо делается короче верхнего. Три зоны жесткости – в середине и на концах и две зоны упругости в изгибах плеч превращают тетиву в сжатую пружину, посылая стрелу в цель. И, как правило, у цели нет шанса.
Труп несчастного бросают перед остальными. Стрелы с чваканьем вырывают из агонизирующего тела – еще пригодятся… Утомленные пленники с тоской загнанного зверя смотрят на окровавленное тело, оскверняющее кристально чистую воду горной реки.
В суете Чжан Цянь все-таки оказывается рядом с Младой, поцелуй запечатывает почти беззвучно шепчущие уста:
– Я думала, тебя убили!
– Как сказал мой бывший слуга, я быстрее смерти. Обещаю тебе: мы дойдем до этой проклятой долины и я придумаю что-нибудь. Ты не достанешься…
Удар сзади прерывает его горячую речь. Ханец валится от неожиданности, теряя сознание. Хунн заносит над Цянем меч, но вдруг падает замертво. Над телом стоит, как всегда, невозмутимый Гань. Словно дрессированные, пленники синхронно падают на землю и закрывают головы руками. Чьи-то руки грубо хватают Младу и волокут в сторону от схватки. Чжан Цянь приходит в себя и подхватывает меч погибшего. Если умереть, то в бою!
Один жест Мо, и десятки стрел испещрят восставших, но вдруг раздается крик Дэ Мина:
– Стойте! Приказ великого лули-вана! – от волнения его голос срывается на фальцет. – Довезти их до Эрши!
Цянь с удивлением смотрит на Ганя, сжимающего окровавленный палаш:
– Их?
– Глупый раб! Как бы ты ни хлестал плеткой своего хозяина и ни плевал ему в лицо, собачьи глаза тебя выдают! Брат великого шаньюя не настолько глуп!
Глава 7
Мудрый обычай сарматских вдов
Берега Танаиса, Сарматская кочевая держава
Степь похожа на небо – ее невозможно измерить и понять, ее ковыль – это Млечный Путь, а за ее молоко всегда нужно платить кровью. Степь беспощадна и одновременно прекрасна, как вспышка молнии перед пожаром…
Заряна выросла здесь и теперь жадно вдыхает пыльцу местных медоносов, закрывая глаза и возвращаясь в детство. Но чужая речь мешает. Говорят по-латински – словно сурки ругаются о чем-то перед спячкой. Марк, громила Сальвий и десять мужчин, выросших за тысячи миль к западу от матушки-степи. Все вместе они день за днем идут туда, где каждое утро рождается новое солнце; идут, чтобы стать повитухами нового мира. Дойдут ли? Степь знает ответ и шепчет его миллионами голосов. Заряна слушает, но сурки сегодня особо разговорчивы.
– Правду говорят, будто ваш народ произошел от амазонок? – Марк заставляет Заряну открыть сонные глаза и сразу же прищуриться от яркого света.
– Давно терпел, чтобы спросить?
– Готов поставить серебряный, что следующий вопрос будет про наличие правой груди, – Сальвий ускоряет своего жеребца, и вот его запах уже за правым плечом сарматки смешивается с терпким ароматом дикого пиона.
– Я не советую проверять!
– Ох, какая женщина. Огонь! Обжечься можно! – Сальвий скалит свои белоснежные зубы и не стесняется облизнуть губы, глядя на Заряну.
– Заткнись! Я слышал от понтийцев, как она рубилась под Херсонесом! – Марк куда более сдержан. Сальвию иногда кажется, что это не человек с желаниями и страстями, а ожившая статуя из холодного мрамора, которую научили языку смерти.
– Марк, у тебя встает, что ли, на кровь и кишки? Да ты болен, дружок!
– Еще одно слово – и…
Марк не заканчивает свою реплику, резко хватаясь за меч. В сотне шагов, словно из-под земли, появляются неизвестные всадники – четыре или пять десятков. Все это время их кони покорно стояли на коленях в высокой траве, а люди слушали степь и наблюдали за небесными хищниками, чтобы напасть на незваных гостей неожиданно.