Не знаем, какие планы были у командования наверху перед Омском. Было ли намерение удерживать Омск или сразу отводить войска в другой район – об этом имелись различные сведения. Судя по тому, что 1-я армия перевозилась в район Томска – Тайги, в начале ноября оборонять Омск не предполагалось и, видимо, намечался другой район для сосредоточения; очевидно, предполагалось только задерживать красных и выигрывать время. С назначением генерала Сахарова главнокомандующим фронтом слышали, что 1-ю армию хотели вернуть к Омску, но почему-то эта мысль была оставлена. Судьба Омска едва изменилась бы от присутствия частей 1-й армии в районе Омска. Плохо только то, что в тыл были отправлены части 1-й армии, уже разлагавшиеся. Надо было отправлять крепкие части, с определенной физиономией, притом непременно в такие пункты, как Красноярск, Иркутск.
После оставления Омска новое командование, естественно, должно было решать, что делать дальше. Обстановка была сложная и чрезвычайно неблагоприятная, угнетающая, почти безвыходная. Армия отходит; она еще не одета по-зимнему и добывает одежду сама по дороге. Села на сани и, вопреки всяким приказаниям о задержке красных на таких-то и таких-то линиях, уходит на переход в день, стараясь оторваться от красных и ежедневных столкновений с ними. Подорван дух, нет надежды на успех, а потому нет желания жертвовать собой. Отходит идея борьбы, появились признаки желания уйти от борьбы куда угодно, только не к большевикам. Нет веры в соседей; всякая требовательность командного состава относительно стойкости, встреч красных считается как непонимание обстановки и чуть ли не желание отличиться. И действительно, когда мы решали дать сдачи красным, часто сами попадали в тяжелые положения. Красные отставали от нас, но мы начинали испытывать неприятности со стороны соседей.
Наконец, наши санитарные средства все слабели и слабели – нам трудно стало везти своих больных и раненых. А это отзывалось на исполнении боевых распоряжений. Раз нельзя обеспечить эвакуации раненых, как требовать упорных боев? Единственно отрадное у нас – держатся друг друга, а за командным составом даже наблюдают – не остался бы кто. Это стремление уйти подальше в тыл, не проявляя упорства, было, кажется, во всех частях, и нужно было много усилий, чтобы регулировать движение, не подводя соседей и сохраняя по возможности силы людей.
Боевой состав частей небольшой; много людей и повозок в обозах; там есть и семьи, которые уже не верят в эшелоны и пр. Попытки уменьшить обозы на марше дают мало – нужна для этого большая остановка. Да, впрочем, сопротивление красным в этот период и не зависит от числа штыков и сабель – все дело в духе.
Красные после Омска сначала преследовали слабо; потом, через несколько дней, нажим усилился и определились преследующие части. Местами они маневрировали на санях, и довольно удачно – мы попадали в рискованные положения. На железной дороге почти сплошная лента поездов с запасами, больными, беженцами, учреждениями и пр.
После Омска движение по железной дороге потеряло всякий порядок. Кто был сильнее, тот и брал паровозы. Чешские эшелоны, польские, союзных миссий шли во главе, не считались с распоряжениями русских властей. Командование всячески старалось вывести эшелоны и для этого требовало от войск стойкости, но это было безнадежным уже с первых дней отхода.
В тылу налицо признаки обычных при катастрофах брожений: обвинения, проекты спасения, наконец, признаки активности враждебных сил – эсеров и большевиков. В глубоком тылу внутренние фронты (Тасеево, Тайшет), в ближайшем – шайки Щетинкина, Рогова. Последний в районе озера Чаны. При проходе войск они удалялись вглубь, но иногда «щипали» обозы и мелкие группы.
Население молчит, не показывая определенных симпатий, но местами уже готовы комитеты. Правда, мы добивались доставки продовольствия, мяса, фуража, но нельзя сказать, чтобы это делалось охотно; чувствовалась какая-то стена недоверия. К сведениям о советских порядках, о налогах и пр. относились как-то недоверчиво, как к измышлениям. А почти в каждой сибирской избе оставались портреты Царской семьи и Иоанна Кронштадтского. И пожалуй, правы были те, кто передавал, что Щетинкин объявил лозунгом движения: «За Советы и Царя». Во всяком случае, сочувствия не было видно; мы видели его позже, за Красноярском, хотя там населению наш проход обходился гораздо дороже. Наши солдаты иногда говорили: «Если бы знали, что здесь так относятся, ушли бы с фронта раньше».