Скоро начали разрастаться эпидемии тифов – сыпного, возвратного. И без того слабые части начали превращаться в санитарные транспорты. Мер предосторожности, конечно, никаких – во всех обозах тифозные. Двигавшаяся колонна – вереница саней, дровней, на большинстве два-три больных. Иногда везут мертвых, чтобы похоронить на ночлеге. У нас в штабе был случай, когда везли гроб с телом до следующего ночлега. Надо отметить, что крестьяне вовсе не боялись заразы, всегда помогали ухаживать за больными. То же самое было и в семьях рабочих, даже черемховских. Помню, в какой-то еврейской семье близ Тулуна мы встретили самый радушный прием и уход за больными – хозяйка принесла даже свои подушки, белье. Больше опасались заразы в домах нашей служилой интеллигенции и всячески старались изолироваться.
28 января мы были в Тулуне: здесь узнали о смерти Каппеля от воспаления легких. Не вылечив еще как следует ног, уже ранее, видимо, простуженный, он где-то снова сел верхом и еще простудился. Покойный был не только начальником и старшим соратником, но и близким другом; недавно его видели бодрым, выздоравливающим – неожиданная смерть поразила нас, казалась бессмысленной, жестокой. Дальнейшее руководство колоннами взял Войцеховский, фактически в последнее время уже распоряжавшийся движением.
Неудача, постигшая красных, когда они пытались задержать нас южнее Канска, а затем у Нижнеудинска, заставила иркутское командование забеспокоиться. Оно, с одной стороны, распускало слухи о том, что «остатки колчаковцев» не представляют никакой силы, а с другой, решило на всякий случай готовиться к отходу на север. Для прикрытия же Иркутска с запада выслало какие-то части к Зиме. У Зимы отряд был побит и при неожиданном содействии чехов часть его обезоружена. Часть отряда бежала на север. В Иркутске поднялась тревога и, видимо по просьбе иркутских властей, чешский представитель начал переговоры с Войцеховским об условиях прохода армии через Иркутск.
На станции Зима я видел текст ответа Войцеховского, что посылался в Иркутск. В общем, выражалось согласие не трогать Иркутска при условии, если:
1) Верховный Правитель адмирал Колчак будет освобожден и передан под охрану иностранных военных частей;
2) выдачи части золотого запаса;
3) удовлетворения войск из иркутских складов одеждой, продовольствием и пр.
Переговоры ни к чему определенному не привели. Скоро стало известно, что чехи вообще настаивают на том, чтобы станция Иркутск и район около станции не были местом боевых действий, угрожая разоружением, если будет столкновение.
На 7 февраля мы ночевали в переходе от Иркутска; днем левая колонна 2-й армии вела бои с иркутскими красными севернее Сибирского тракта; решительных успехов не было. 7 февраля все наши «части» сосредоточились перед Иркутском; занята была станция Иннокен-тиевская с большими запасами военного имущества. Командование решало, что дальше делать – брать ли Иркутск силой или обходить. Известно было, что красные в городе не уверены в себе и обеспечивают отход на север; на станции железной дороги эшелоны иностранных войск, которые заявляют нейтралитет и требуют под угрозой разоружения, чтобы боевые действия в районе станции не происходили.
Наши части к моменту подхода к Иркутску представляют сплошные транспорты тифозных. У нас в дивизии можно набрать 200–250 здоровых, за исключением тех, кто приставлен к больным как возчик. При неудаче может создаться чрезвычайно тяжелая обстановка для всей этой массы, так как других путей на восток, кроме проходящих через Иркутск, нет. Вечером узнали, что решено не задираться, а ночью обойти Иркутск с юга с тем, чтобы выйти восточнее на тракт, а затем продолжать движение к Байкалу и в Забайкалье. Мы должны выступить около 10 часов вечера.
Я не знаю сущности происходивших в тот день разговоров командного состава, но слышал, что генерал Сахаров порывался бросить свою колонну в бой, а Войцеховский не соглашался; он будто выговорил у чехов, что они не будут мешать проходу колонны сначала вдоль полотна железной дороги, а затем у самого Глазковского предместья и станции, так как другой дороги в обход Иркутска не было, а без дороги здесь движение невозможно. Мы должны были ночью быстро подойти к Глазкову и от него свернуть на Смоленское, а затем пройти на Марково, оттуда повернуть на север на Кузьмину или Ершово.