— Ваш пациент там, доктор, — напомнил Олс. — Грохнулся с мола вчера вечером. Между девятью и десятью. Больше ничего не знаем.
Щуплый с отвращением посмотрел на мертвеца. Потрогал его голову, осмотрел рану на виске, поворочал голову из стороны в сторону, помял ребра. Поднял вялую мертвую руку, посмотрел на ногти. Опустил руку, наблюдая, как она падает. Потом отошел к сумке, достал оттуда блокнот с бланками — свидетельствами о смерти — и начал заполнять.
— Безусловная причина смерти — проломленный череп, — заговорил он, записывая. — Это значит, что воды в нем мало. А это значит: он сейчас на воздухе начнет очень быстро коченеть. Советую вытащить его из машины, пока совсем не застыл. Иначе это сделать будет трудно.
Олс кивнул.
— Давно он мертв, доктор?
— Откуда мне знать?
Олс бросил на него пронзительный взгляд, вынул сигарку изо рта, удостоил ее таким же взглядом.
— Рад познакомиться, доктор. Полицейский врач, не способный назвать время смерти с точностью до пяти минут, — с таким я еще не сталкивался.
Кисло улыбнувшись, щуплый убрал блокнот в сумку и сунул ручку в кармашек жилета.
— Если вчера он ужинал, я смогу ответить на ваш вопрос, правда, следует знать, когда он съел этот ужин. Но не с точностью до пяти минут.
— Откуда у него рана — от падения?
Щуплый еще раз посмотрел на рану.
— Не думаю. Удар нанесен чем-то смягченным. И внутреннее кровоизлияние было, пока он еще жил.
— Мешочек с песком?
— Очень похоже.
Щуплый полицейский врач кивнул нам и, забрав сумку, поднялся наверх. Возле арки пыталась въехать на мол санитарная машина. Олс, взглянув на меня, бросил:
— Пошли. Не много дала нам эта поездка, правда?
Мы вернулись к седану Олса и пустились назад, в город, по трехполосной автостраде, чисто вымытой дождем, вдоль низких желто-белых песчаных дюн. Несколько чаек кружилось у берега, спускаясь в пену прибоя, и белая яхта на горизонте казалась подвешенной к небу.
Вздернув подбородок, Олс спросил:
— Знаешь его?
— Ага. Шофер Стернвудов. Видел, как он вчера перед их домом драил как раз эту машину.
— Я тебя не хочу выспрашивать, Марлоу. Скажи только, твоя работа была связана с ним?
— Нет. Даже не знаю, как его зовут.
— Оуэн Тейлор. Откуда знаю? Чудная история. Так с год назад сидел он в нашей лавочке. Вроде бы за то, что дернул с чокнутой дочкой Стернвуда, той младшей, в Юму. Сестричка помчалась за ними, привезла обратно, а Оуэна передала нам. А на другой день пришла к прокурору и уговорила, чтоб парня отпустили. Сказала, что хотел жениться на сестре и действительно сделал бы это, только ее сестричка, конечно, ни при чем. Та всего лишь собиралась перехватить в баре пару рюмок в его обществе. Отпустили мы парня и — Господи! — они его снова взяли на службу. А чуть позже приходит из Вашингтона очередная справка по дактилоскопии, оказывается, его отпечатки есть в деле из Индианы — попытка грабежа шесть лет назад. Получил всего шесть месяцев в окружной тюрьме, как раз той, откуда сбежал Дилинджер. Мы все это сообщили Стернвудам, а они его все-таки оставили. Как тебе нравится?
— Сумасшедшая семейка, — отозвался я. — О вчерашней ночи им известно?
— Нет. Мне еще придется им сообщить.
— Главу семьи, по возможности, оставь в покое.
— Что так?
— Ему хватает других забот, да и больной он.
— Рейган?
Я нахмурился.
— О Рейгане ничего не знаю, говорил ведь тебе. Не ищу я его. Насколько мне известно, до него никому нет дела.
Олс похмыкал и уставился в море, так что седан даже съехал с автострады. За остаток пути мы едва ли перебросились словом. Он высадил меня в Голливуде, у Китайского кинотеатра, и повернул на запад. К Стернвудам. Я пообедал в буфете, просмотрел дневные газеты, но о Гейджере опять не было ни слова.
После обеда я пешком отправился по бульвару — еще раз заглянуть в магазин Гейджера.
X
Худощавый черноглазый владелец ювелирной лавочки стоял в дверях своего магазина в той же позе, что и вчера. Когда я входил в магазин Гейджера, он опять понимающе улыбнулся. У Гейджера все было по-прежнему. Та же лампа светилась на маленьком письменном столе в углу возле перегородки, та же блондинка в том же платье поднялась из-за него и подошла ко мне с той же потугой на улыбку.
— Чем могу?.. — она застыла, шевеля серебряными ногтями. Улыбка получилась натянутая. Собственно, и не улыбка даже — гримаса. Это она думала, что улыбается.
— Ну вот, я опять у вас, — бодро объявил я, взмахнув сигаретой.