— Вы вкусный. И я вкусная.
Я онемел. И точно в этот момент вернулся дворецкий и, конечно, узрел идиотскую ситуацию. Мне показалось, он не обратил на это внимания. Высокий, худой мужчина с серебряной сединой, лет шестидесяти, может, меньше, но не более. Голубые глаза, настолько глубокие, насколько вообще могут быть посажены глаза. Гладкая, блестящая кожа лица, и двигался он как человек с тренированными мышцами. Когда дворецкий, не торопясь, приблизился, девушка оторвалась от меня и, пробежав через холл, как серна, скользнула в коридор. Исчезла раньше, чем я успел сделать вдох и выдох.
Дворецкий объявил ровным голосом:
— Господин генерал ждет вас, мистер Марлоу.
Выпятив нижнюю челюсть, я мотнул головой:
— Кто это была?
— Мисс Кармен Стернвуд, сэр.
— Не мешало бы отучить ее сосать палец. Ведь уже выросла из этого возраста.
Ответив мне вежливым, серьезным взглядом, он повторил свою фразу.
II
Через французские окна-двери мы вышли на ровную дорожку из красных плиток, окаймлявшую газон напротив гаража. Шофер-мальчишка драил теперь большой черный с хромом седан. Дорожка привела к оранжерее, дворецкий распахнул передо мной дверь, и я очутился в какой-то прихожей, где было тепло, как в хорошо нагретой духовке. Войдя вслед, дворецкий закрыл за собою дверь, толкнул другую, и мы вошли. Тут стало уже по-настоящему жарко. Воздух был густой, влажный, насыщенный тяжелым ароматом цветущих тропических орхидей. Стеклянные стены и крыша запотели, и крупные капли шлепались с них на листья растений. Свет неестественно зеленоватый, как в аквариуме. Растения заполняли все пространство — настоящий лес, с неприятными мясистыми листьями и стеблями, напоминающими чисто вымытые пальцы покойника.
Дворецкий почтительно провел меня через заросли, заботливо отводя мокрые листья, и через минуту мы оказались на полянке среди джунглей под круглой крышей. Площадка, выложенная шестиугольной плиткой, была застелена старым красным ковром с восточным орнаментом, в центре стояло кресло на колесах, и оттуда на нас взирал старый, явно умирающий человек. Былой огонь в его черных глазах уже выгорел дотла, но еще сохранилась угольно-черная твердость и прямота взгляда с портрета в холле. Остальная часть лица представляла оловянную маску с бескровными губами, острым носом и ввалившимися щеками. Длинное худое тело укутано — в такую жару — в плед и выцветший красный халат. Тонкие прозрачные руки с сиреневыми ногтями покоились на пледе. На черепе кое-где лепились клочки сухих белых волос, словно диковинные цветы, сражающиеся за жизнь на голой скале.
Остановившись перед ним, дворецкий объявил:
— Мистер Марлоу, господин генерал.
Старец не шевельнулся, не заговорил, даже не кивнул — просто смотрел на меня. Дворецкий придвинул сзади плетеное кресло, я сел, и он ловким движением принял у меня шляпу. Наконец старик подал голос, шедший как бы из глубины колодца.
— Бренди, Норрис. Какое вы любите, сэр?
— Любое, — отозвался я.
Дворецкий исчез среди мерзкой растительности. Генерал опять заговорил, расходуя силы с той осторожностью, с какой безработная танцовщица обращается с последней парой чулок.
— Мне когда-то нравилось шампанское. Очень холодное, а под ним так на треть бренди. Можете снять пиджак, мистер Марлоу. Для человека, в жилах которого течет кровь, здесь слишком жарко.
Поднявшись и сняв пиджак, я вытащил платок, вытер шею. лицо и руки. Сан-Луис а августе — рай по сравнению с этим местечком. Я опять уселся, автоматически потянулся за сигаретами, но вовремя спохватился. Заметив мое движение, старик слабо улыбнулся.
— Можете курить, мистер Марлоу. Мне нравится запах табака.
Закурив, я выпустил в его сторону дым от своей затяжки, а он внюхивался, как терьер перед кротовой норой. Обвисшие уголки губ дрогнули в слабой усмешке.
— Милая ситуация, когда вынужден утолять собственные желания лишь через посредников, — сухо объявил он. — Перед вами жалкие останки довольно пестрой жизни: калека, охромевший на обе ноги, имеющий к тому же всего полжелудка. Есть мне почти ничего нельзя, а сон так мало отличается от бдения, что вряд ли заслуживает своего названия. Пожалуй, я живу в основном теплом, как новорожденный паук, а орхидеи лишь придаток к теплу. Вы любите орхидеи?
— Не очень, — покривил я душой.
Генерал прикрыл глаза.
— Они отвратительны. Мякоть их стеблей похожа на человеческую плоть. А запах напоминает тошнотворную сладость проститутки.
Я смотрел на него, раскрыв рот. Старик наклонился, словно слабая шея не могла удержать голову. В это время появился дворецкий, толкающий сквозь джунгли столик на колесиках, смешал бренди с содовой, обернул медное ведерко со льдом мокрой салфеткой и опять бесшумно исчез среди орхидей.