Я обнял ее сначала слегка — волосы ее щекотали мне лицо, потом, приподняв, обнял покрепче, постепенно приближая лицо к своему. Веки ее затрепетали, словно крылышки моли.
Я поцеловал ее крепко и быстро, затем последовал затяжной, пронзительный поцелуй. Губы ее раскрылись под моими, тело затрепетало.
— Убийца, — шепнула она. Прижав к себе податливое тело, я чувствовал, как ее дрожь передается мне, и целовал, целовал… Через какое-то время она чуть откинула голову, чтобы спросить:
— Где вы живете?
— Хобарт Армс, Франклин.
— Никогда там не бывала.
— Хотите поехать?
— Да.
— Что о вас знает Эдди Марс?
Тело, покоившееся в моих объятьях, застыло, дыхание прервалось. Откинув голову подальше, она уставилась на меня широко открытыми, темными глазами.
— Значит, вот как, — тихо, без выражения произнесла она.
— Именно так. Целоваться очень приятно, только ваш отец нанимал меня не для того, чтобы спать с вами.
— Свинья, — спокойно, не двигаясь, обронила она.
Я рассмеялся ей в лицо:
— Надеюсь, не думаете, что деревянная чурка. Не слепой я, и кровь у меня горячая, как у любого. Переспать с вами несложно — дьявольски легко. Что о вас знает Эдди Марс?
— Скажете еще раз — закричу!
— Кричите, пожалуйста.
Быстро отодвинувшись, она уселась подальше в угол.
— Люди стреляются и из-за такой малости, Марлоу.
— Люди стреляются практически из-за ничего. Уже в первую встречу сказал вам, что я детектив, — будьте любезны, вбейте это в вашу хорошенькую головку. И я в самом деле детектив, а вовсе не изображаю его.
Дернув сумочку и выхватив платок, она закусила его, отвернувшись к окну. Слышен был треск разрываемой ткани — зубы работали медленно, методично.
— Почему вы решили, будто он про меня что-то знает? — прошептала она в платок.
— Дает вам выиграть кучу денег, а потом посылает бандита отнять их. А вы лишь в меру удивлены. И ни слова благодарности за то, что я вас защитил. Думаю, все это было просто какой-то комедией. Не хотелось бы льстить себе, но можно предположить, что все было разыграно хотя бы отчасти ради меня.
— Значит, вы думаете, что он может позволить мне выиграть или проиграть, как ему хочется?
— Конечно. При круглых ставках — в четырех случаях из пяти.
— Я должна сказать, что ненавижу вас, мистер детектив?
— Ничего вы мне не должны. Свой гонорар я получил.
Она вышвырнула в окно разорванный платок.
— Вы исключительно любезны с женщинами.
— Целоваться с вами очень приятно.
— И прекрасно владеете собой. Это так лестно. Ваша заслуга, или ради моего отца?
— Целоваться с вами очень приятно.
— Отвезите меня отсюда, будьте любезны, — сказала она ледяным тоном. — Я совершенно уверена, что хочу домой.
— Не хотите стать мне сестрой?
— Если бы под рукой оказалась бритва, перерезала б вам горло — просто чтоб увидеть, что потечет.
— Кровь гусеницы, — ответил я.
Включив мотор и развернувшись, я поехал обратно к шоссе. Миновав городок, направились к Западному Голливуду. За всю дорогу она не шевельнулась. Проехав ворота, по знакомой автомобильной дорожке подрулил к подъезду большого дома. Она толкнула дверь и выскочила раньше, чем я успел остановиться, — и все молча. Я смотрел ей в спину, пока она жала на звонок. Дверь открылась выглянул Норрис. Проскользнув мимо него, она исчезла. Дверь захлопнулась, а я еще посидел, косясь на нее.
Потом, развернувшись, отправился домой.
XXIV
Вестибюль на этот раз был пуст — никаких бандитов под пальмой с приказами для меня. Поднявшись на лифте на свой этаж, я пошел по коридору в сопровождении приглушенных звуков радио за дверью соседей. Мне позарез требовалась выпивка — и срочно. Зайдя в квартиру и не зажигая света, я двинулся на кухню, однако, сделав пару шагов, остановился. Что-то было не так. Нечто в воздухе — какой-то запах. Шторы на окнах задернуты, в боковые щели с улицы проникал свет, и в комнате царила полутьма. Я постоял, не двигаясь, и прислушался. Запах в воздухе — это духи, тяжелый, сладкий аромат духов.
Стояла тишина — полная, неподвижная. Затем, когда глаза привыкли к полутьме, я увидел перед собой на полу нечто, чего быть не могло. Отступив назад, дотянулся до выключателя на стене и зажег свет.
Постель была расстелена, и что-то в ней хихикало. На моей подушке покоилась белокурая головка. Голые руки закинуты и сложены на золотистом темени. В моей постели, посмеиваясь, лежала Кармен Стернвуд. Пряди светлых волос раскинулись по подушке так, словно над ними поработали искусные руки мастера. Слюдяные глаза смотрели на меня и, как всегда, производили впечатление пустоты. Она улыбнулась, обнажив мелкие острые зубы: