— Помолчи, — сказал Никанору Феофраст. — Сюда идет Демосфен…
Никанор, едва увидев Демосфена, бросился прочь и скрылся в толпе, текшей мимо харчевни к Дипилону.
— Хайрэ, Аристотель! Хайрэ, Феофраст! — приветствовал философов Демосфен. — И вы собираетесь сопровождать Диониса?
— Да, — ответил Аристотель. — Только взглядом, Демосфен.
— Я тоже, — сказал Демосфен. — Хотя очень хочется напялить на себя баранью шкуру и взгромоздиться на осла… Место всех афинян в стаде баранов и ослов. И не ксоан[38] Диониса надо сегодня нести, а чучело Филиппа…
— Почему ты так не любишь Филиппа? — спросил Демосфена Феофраст.
— Потому что он монарх, — ответил Демосфен. — А еще я знаю тех, кто вернул его на македонский престол. Помогать Филиппу — означает только одно: копать могилу для афинской демократии… Вы оба чужестранцы и потому не чувствуете беды, которая нависла над всеми нами…
— Мне жаль, — сказал Демосфену Аристотель, — что Филипп испортил для тебя праздник молодого вина. Но может быть, вино исправит твое настроение? Зайдем к Опетору?
— Ты знаешь, Аристотель, что мое настроение гнездится совсем не там, куда вливается вино.
Они посмотрели друг другу в глаза. Оба — испытующе. Что хотел увидеть в глазах Аристотеля Демосфен? Что хотел увидеть в глазах Демосфена Аристотель? Надо думать, что каждый из них увидел то, что искал, хотя Аристотель пытался подавить в себе радость, которую принес ему Никанор, а Демосфен — боль, причиненную ему вестью о победе Филиппа. Аристотель устыдился перед Демосфеном своей радости, потому что приход к власти Филиппа подкосил в Демосфене надежду великую и чистую — надежду на свободолюбие и разум афинян. Великим и чистым был Демосфен в своей любви к свободолюбию и разуму афинян, символом этого свободолюбия и разума. И вот в глазах его боль и отчаяние, в лице — черная усталость. Поддержать бы его, ободрить, но чем и как? Аристотель давно уже пришел к мысли, что Демосфен проиграет в своей борьбе, что удел его — трагедия. Аристотель даже был уверен в том, что об этом знает и сам Демосфен. Безнадежное, но прекрасное дело — судьба героев. Горько думать об этом, но изменить ничего нельзя.
Удел Аристотеля — знание. Не любовь, не страсть, не порыв, а следование истине. Порыв прекрасен, но побеждает необходимость, закон. Закон же против Демосфена, потому что слава и сила Афин миновали, потому что поднимаются другие могучие силы. И все же надежда Демосфена — священна…
— Что ты скажешь о Филиппе? — спросил Аристотеля Демосфен. — Ты знал его близко.
— Он сто́ит македонского престола, — ответил Аристотель.
— А афиняне стоят Филиппа, — горько улыбнулся Демосфен. — Но он возьмет с них дорогую цену. Все пируют, все веселятся, и некого позвать на помощь. — Он снова посмотрел Аристотелю в глаза. — И вы мне не помощники. Прощайте.
— Прощай, — ответил Аристотель.
Он смотрел вслед Демосфену, пока тот не скрылся в толпе, и сказал, обращаясь к Феофрасту:
— Если монархия и погубит демократию в Афинах, то виноват в этом будет не Филипп сам по себе, а афинские толстосумы, которые не хотят ни сражаться за нее, ни платить…
Демосфен ушел, а Помпила и Герпиллиды все не было. Аристотель и Феофраст стали беспокоиться: не приключилось ли чего дурного с Помпилом в доме Мидия?
— Не послать ли Нелея к цирюльнику? — спросил у Аристотеля Феофраст.
«О боги! — подумал Нелей. — Только не это!» Ему совсем не хотелось тащиться к Мидию: и путь не близкий, и задача не из легких — выяснять у привратника, где Герпиллида и был ли Помпил. Коли Герпиллида дома, а Помпил пойман в саду, так и ему, Нелею, достанется.
Боги, однако, пожалели Нелея: едва Аристотель повелел ему идти к Мидию, как появились Помпил и Герпиллида, оба смеющиеся, оба раскрасневшиеся от быстрой ходьбы, оба такие молодые и красивые. «Уж не целовалась ли она с Помпилом?» — подумал о Герпиллиде Нелей, потому что Помпил выглядел совсем счастливым. Да и Герпиллида что-то чаще обычного поглядывала на Помпила, забыв, должно быть, что тот раб. Но если Феофраст даст ему когда-нибудь вольную, как обещает, Помпил вполне может стать знатным человеком.
— Поторопимся, друзья, — сказал Аристотель. — Я слышу пение флейт.
Они влились в людской поток. Аристотель взял Герпиллиду за руку, чтоб не потерять ее в толпе. Он что-то говорил ей, склоняясь к ее уху, и Герпиллида хохотала так звонко и весело, что другие люди, шедшие рядом, улыбались, глядя на нее.