«У меня здесь есть Христос!»
Когда я увидел, что приближается тот… Он подъезжал медленно и гудел так, что дрожала земля, когда шла машина эта. Я смотрю: «Кто это?» — потому что увидел какую-то громадину сверху. Это был раввин в большой шляпе, с лисой на ней, как ты видел у раввинов жидовских; они носят такую лису… Глаза у него были такие вытаращенные, наполовину черные, наполовину белые. И когда он приблизился к огню, то спросил громовым голосом:
— Что ты ищешь здесь?
Святые отцы говорят — ты встречал это у святого Григория Синаита[52], — что не надо отвечать ему, да и вовсе не надо обращать на него внимания. И я не ответил ему устами, но сказал в уме: «Я пришел сюда, чтобы молиться Христу», — он ведь спросил: «Что ты тут делаешь?»
И, когда он спросил это, содрогнулось вся та местность. И когда я увидел, что он уже тут, что остается только шаг до огня, и он сейчас наедет на меня и раздавит этой машиной, то обнял ту елку, на ней была коробочка со Святыми Тайнами, крепко сжал ее и стал шептать:
— Господи Иисусе…
И когда я схватился за елку, он сказал:
— Я тебе задам хлопот!
Я твердил:
— Господи Иисусе…
Он был справа от меня, по ту сторону от огня, я заплакал и все молился. И тут он подался назад — назад-назад, медленно так, как и наезжал, вот так подался назад, крутя колеса. И когда он оказался на краю кручи, то перекувырнулся через голову вместе с машиной. И когда рухнул, раздался страшный грохот. Я упал на колени от этого грохота и молился аж до часу следующего дня, от страха. Я не смог больше спать. А уши у меня были заложены после этого еще дня два-три. Он рухнул с этой кручи, и больше я не видел ничего.
Это было вечером на святую Параскеву, с 14-го на 15 октября. Да, припоминаю. Это было страшно! А потом, когда я поднялся с земли, колени мои были как деревянные. Я плакал, так больно было мне ступать на ноги. Тогда я прислонился к елке и так еле-еле поднялся. Я взял свои четки и пошел вниз к вязовому пню, где оставлял корм для птиц, туда слетались всякие птицы. Я стоял там и все поражался. Ты слышишь, что он говорил? «Я задам тебе хлопот!»
— И у вас еще были с ним хлопоты?
— Я его еще видел, он являлся мне в образе солдата — я видел себя ночью во сне вместе с офицерами. А затем нашел в «Добротолюбии» у святого Диадоха, что у бесов есть обыкновение являться в образе солдат[53]; но это было во сне, а так не было ничего.
— А наяву не было ничего?
— Нет. Тогда был самый большой призрак. Что сказать? Приходил еще медведь, поурчал-поурчал возле огня — тогда было много снега, но не пошел в мою сторону. А я взял топор, еще у меня была пила, и ударил обухом топора по пиле, он подпрыгнул и поскакал, думая, что это ружье, но потом сел на хвост и снова уставился на меня. Медведей было много, но они не приближались, думали, что здесь овцы, видели, что горит огонь, и думали, что тут отара овец, наверно.
— Однажды я сильно заблудился. Это было в день святых Воевод[54], в воскресенье. Говорил мне дед Максим, который соорудил мне землянку, да упокоит его Господь, он уже умер: «Отче, не уходи далеко отсюда, а то места тут очень дремучие. Один пошел как-то сюда искать свою корову и, пока искал корову, сам заблудился и так и умер. Нашли только его кости».
И тогда я не взял с собой ни фонаря, ни спичек, ни топора, одни только часы были у меня с собой. Взял с собой посох с оленьим рогом, который дал мне один лесник и который мне нравился. И пошел все туда же, на тот холм с крестом. Очень мне нравилось там! Было красиво, поляны…
И вышел я на одно место, Гребень Крапивника оно называется, там осенью было стойбище овец. Теперь там росла жеруха, та, которая растет на овечьих стойбищах, беленькая, ее было много. Когда уводят овец со стойбища, она отрастает и еще долго после этого стоит. Было зелено, красиво, и много этой жерухи.
Я по дороге туда — я уже был там пару раз, но таков человек, — не оставлял никаких меток, но все же, выйдя из лесу на поляну, водрузил для себя ориентир — высохшую верхушку ели, большая была верхушка. «К этой верхушке, — сказал я себе, — я должен вернуться назад. Если дойду туда, где было стойбище, то оттуда пойду прямо вниз с горы, к своей колибе». Я тогда жил все еще в колибе. И пошел. Дошел дотуда и пробыл там до захода солнца. Смотрел на закат, на горы… Прочел псалом 50, молитву Господню и стал спускаться вниз.
Когда дошел до того места, где нужно было войти в лес и оттуда спуститься к моей колибе, то стал искать верхушку ели, которую оставил там. И как я в одном месте приметил тогда склонившуюся березу и груду еловых веток, так и дошел до него и оттуда вышел на полянку в лесу с тремя исполинскими кленами, большими такими. «Да это же в честь Святой Троицы! Я никогда не видел таких больших кленов». И стоял один клен тут, другой тут, а у третьего вершина была сломана. Но такие красивые, листва уже осыпалась с них. «О если бы, — подумал я, — здесь была моя колиба!» И было так красиво, в честь Святой Троицы, эти громадные клены. Не видно было никаких следов топора, никаких следов человеческих, никаких лесосек, ничего. И я иду, иду и иду, с вечера немного светила луна, на четверть она была тогда, затем зашла и луна. У меня не было спичек, не было ничего. «Ой, — думаю, — что происходит? Я голоден, устал, напорюсь еще на медведей». И иду, иду наверх, уже взмок весь, но все карабкаюсь в гору. Потом, человек, когда заблудится, идет быстро, чтобы сориентироваться, где он.
52
См.:
53
См.:
54
То есть в день святых Воевод Небесного воинства, иначе — в день собора святых Архангелов Михаила и Гавриила, 8 ноября н. ст. На воскресенье этот день приходился в 1948 г.