— Эй, ты уже встала!
Он смеялся в свою черную бороду, засунув руки в карманы, стоя перед штабелями мыла и рулонов ткани, заполнявшими полки позади него.
— Послушай, — сказал Ромайе, — они никак не могут появиться здесь раньше десяти…
Он говорил о Ромене и о муле, потому что она уже начала волноваться; он говорил о Ромене и о муле во множественном числе, потому что они должны были прийти вместе:
— Приходи после десяти… Или ты хочешь его здесь подождать?..
Теперь он говорил только о Ромене.
— Вот стул, сядь вон туда…
Но она слишком волновалась, чтобы ждать. Она приходила в десять, в половине одиннадцатого, в одиннадцать, в половине двенадцатого, в полдень: Ромена не было.
Нет, ничего страшного с ним не произошло, просто он стащил у отца старое охотничье ружье и спрятал его, когда поднимался на пастбище, под сухой листвой недалеко от дороги, рассчитывая забрать его, если представится случай; и случай представился… Ромен осторожничал и собирался использовать ружье только на обратном пути, но соблазн был слишком велик, и он потерял на спуске около трех часов, потому что в лесу встречались белки, а иногда и зайцы, если зайцев не было, оставались белки, сойки, голуби. Он привязал осла за уздечку к стволу лиственницы: «Ты останешься здесь», пошел порыться в сухой листве в расселине, где лежало ружье, пороховница, дробь и патроны в жестяной коробке: это было старое курковое ружье, но для него это не имело значения; потом он бесшумно заскользил от одного дерева к другому, поднимая голову вверх, глядя в уходящие ввысь колодцы, в колодцы, уходящее ввысь между стволами деревьев и закрытые сверху воздушной крышкой, красивой крышкой из голубого воздуха.
Ромен целился, стрелял, промахивался.
Из ружейного ствола вырывался второй ствол, ствол дыма, а приклад ударял стрелявшему в плечо; потом Ромен поднимал ружье и ждал, что белка упадет, но белка все не падала.
Но тут начинала кричать сойка, и Ромен бросался за сойкой.
Так уж он был устроен, такова была его натура, и, уступая ей, он бегал среди стволов и по каменным осыпям, спускаясь и подымаясь по крутым склонам, устланным скользкими иголками, и по каменистым уступам; в конце концов, он очутился там, где уже не было деревьев, в месте, с которого он мог видеть верхушки елей, росших ниже по склону, на эти верхушки сели голуби; он выстрелил по голубям, голуби испугались и полетели прямо, на другой склон ущелья, за несколько секунд совершив путь, на который человеку понадобится несколько часов. Бедный Ромен, ему придется спуститься, а потом подняться, преодолев тысячи мелких препятствий, тогда как они могут просто лететь по своей дороге, прекрасной ровной воздушной дороге…
Ромен бегал за голубями и за сойками, не раз рискуя сломать себе шею; было уже за полдень, а мул все ждал его у тропы. Короче, в лавке Ромен появился только после двух.
В ответ на все вопросы он рассказывал историю, которую сочинил по пути, на что времени у него было достаточно: «Да вот, телка убежала, пришлось ловить». Потом ему захотелось поесть и выпить, особенно выпить.
Он ел и пил; а она пришла туда первой (в шестой или седьмой уж раз); увидев Ромена, спокойно сидящего за столом с бутылкой, она от радости изменилась в лице; от радости кровь сначала прилила к сердцу, а оно вытолкнуло ее вверх, отчего у девушки налились вены на шее и начали гореть уши.
Она подошла прямо к Ромену:
— Господи, Ромен, что случилось?
А он:
— Да ничего.
И в который уж раз принялся рассказывать свою историю:
— Убежала телка, мы побежали за ней, поэтому и задержались.
Он опорожнил стакан, а ей пришлось сделать глубокий вдох, чтобы прийти в себя. Она спросила:
— У тебя для меня что-нибудь есть?
Она, наконец, вспомнила о письме, которое Ромен должен был ей принести, а он, разумеется, о нем совсем позабыл; он полез в карман куртки и протянул письмо Викторин, которая выбежала из лавки как раз тогда, когда туда вошел Староста…
Староста тоже стал расспрашивать Ромена; он был доволен, что ничего страшного не произошло.
— Так я и знал, — говорил Староста. — Это вроде истории с мальчишкой…
— Ах, да! — сказал Ромен, имея в виду мальчишку, — что вы хотите? Ему было скучно… Он все время плакал; хозяин сказал ему: «Если хочешь плакать, иди домой…» Плевать!
Староста заплатил за выпивку Ромена:
— Я сразу понял, что Мюнье раздул это дело, чтобы навредить мне; и я не против, чтобы твой рассказ послушали все.
Многие из тех, кто был на стороне Мюнье, пришли, как бы невзначай, узнать новости; другие зашли просто из любопытства; лавка была так набита, что многим пришлось остаться снаружи; в глубине пивного зала сидел Ромен и пил, снова пил и снова рассказывал; а она быстро заполняла оставшееся свободным местечко: «Я очень счастлива, потому что очень волновалась после того, как вы ушли, но ты пишешь, что у вас наверху все в порядке, и я тебе верю. Я тут пишу, что у нас тоже все хорошо, прощай. У меня осталось время только на то, чтобы запечатать письмо, спасибо тебе за твое, но когда ты сам придешь? Ты ведь постараешься, правда? Приходи через неделю, а потом я сама поднимусь к тебе…»