Александр Васильевич вздохнул, с горечью в душе покачал головой. В дверь опять постучали. Александр Васильевич знал, что это жена. Тяжело поднялся с кресла, пошел, отпер дверь. И действительно, перед дверью стояла Анна Васильевна, в темном длинном платье, с черной кружевной наколкой на голове. Старик взглянул на нее и сейчас же отвел глаза в сторону. Анна Васильевна вошла в кабинет.
— Чаю хочешь? — спросила она. — Самовар на столе.
— Принеси сюда.
Анна Васильевна ушла и скоро принесла стакан крепкого чая в подстаканнике и кусок слоеного пирога с маком.
— Пирога я не хочу, — сказал Александр Васильевич.
— Съешь. Такое воздушное тесто получилось! Съешь.
Анна Васильевна поставила серебряный с позолотой подстаканник и пирог на письменный стол.
Старик помешал ложечкой в стакане, поднес к губам горячий, приятно пахнущий чай (чего-чего, а чаю в городе колоссальные запасы).
С того «страшного» дня, когда Костя покинул отчий дом, старики Сухановы ни разу не говорили о сыне. Избегали разговора. Да нечего было и говорить. Какой мог быть разговор?! Произошло такое, что не только говорить, а смотреть друг другу в глаза они не могли. У Анны Васильевны, правда, иной раз появлялось желание поговорить с мужем, но она не решалась начать: думала, что разговор о Косте станет навеки запретным в доме. И вот сегодня старик вдруг спросил ее:
— С Костей видишься?
Анна Васильевна даже вздрогнула.
— Вижусь… изредка.
— Где он живет?
Анна Васильевна обрадовалась случаю поговорить о Косте:
— Шура рассказывала, они тогда всю ночь просидели на скамеечке в сквере Невельского.
Сердце у Александра Васильевича дрогнуло: он представил себе Костю бездомным, сидящим на скамеечке в сквере.
— Солисы-то всей семьей на хуторе. Александр Федорович опять снял у Григория флигель. Ну вот, им некуда было идти.
Александр Васильевич поставил стакан на стол,
— Ну, а потом?
— Потом Костя снял комнату на Ботанической улице, а Шура уехала на хутор к своим, там и живет сейчас.
— Значит, Костя один живет?
— Один.
— Ну и как он?
— Работает и день и ночь.
— А выглядит?
— Похудел очень.
Глаза у Анны Васильевны с каждым вопросом мужа наполнялись все больше и больше радостными слезами. Она видела, как помягчело сердце отца. В душе у нее раскрылось такое теплое чувство к мужу, какого уже давно не было. Александр Васильевич мельком взглянул на жену. «Доброе у нее сердце», — подумал.
— А как у него ревматизм? — спросил он.
— Не жаловался.
— А питается где?
— При Совете, говорит, столовая есть… Ну, и в ресторан «Золотой Рог» ходит. Где придется.
Александр Васильевич вздохнул и покачал серебристо-черной головой.
— В Петроград не собирается? Ведь ему государственные экзамены сдавать надо.
— Не до университета, говорит, мама.
— Значит, останется без законченного образования?
— Видно, так.
Александр Васильевич опять сокрушенно покачал головой.
— Знаешь, отец, — с некоторой гордостью сказала Анна Васильевна, — Костя видную роль в Совете играет.
— Знаю я, знаю. А что толку? Не выдержат их плечи всего, что надвигается.
— Ты о чем это? — с тревогой спросила Анна Васильевна.
— Да так… Принеси мне еще чаю. А пирог возьми со стола, не буду я.
— Да ты попробуй. Такое воздушное тесто у меня получилось!
Александр Васильевич отломил от пирога небольшой кусочек, взял его в рот.
— Ну как? — спросила Анна Васильевна, глядя в глаза мужу.
— Удачный пирог.
— Съешь. Я оставлю его.
— Ну, оставь.
Анна Васильевна принесла еще крепкого чая.
— Я хочу поработать, — сказал Александр Васильевич.
— Работай. Я тебе мешать не буду.
Она тяжело поднялась со стула — поясница болела, — а он опять подумал о ней: «Доброе у нее сердце».
— Отец! — сказала она.
Александр Васильевич посмотрел на нее долгим взглядом.
— Знаю, что ты хочешь сказать. Знаю. Из этого ничего не выйдет. Ничего не выйдет.
— Почему не выйдет? — возразила Анна Васильевна. — Я позову Костю. Скажу, что ты просил прийти. Он придет.
— Говорю, не выйдет. Теперь уж не поправишь, — горечь прозвучала в его словах. — Теперь не поправишь. Нет. Осталась одна память о нем. Вот, слышишь?
— Ты о чем? — не понимала Анна Васильевна. — Ничего не слышу.
— Не слышишь? — Он поднялся со стула, подошел к окну. — Иди сюда.
Анна Васильевна подошла к окну.
— Слышишь? — спросил Александр Васильевич. — Тополи шумят, Костины тополи. Вот все, что мне осталось в память о нем.
Анна Васильевна поглядела на него очень странно скорбными голубыми глазами, отошла от окна и, как тень, в темном своем платье, с черной наколкой на голове, вышла из кабинета.
Старик хотел сесть за работу, но настоящее так властно держало его в своих объятиях, что он не мог думать о прошлом. Думал о настоящем. Сидел у стола и думал.
А тополи за окном все шумели, все шумели.
У СОЛИСОВ НА ХУТОРЕ
В один из субботних дней Костя Суханов и, по его приглашению, Виктор Заречный и Дядя Володя поехали морем к Солисам, жившим на хуторе Григория Суханова, — провести там воскресный день.
Выйдя из Золотого Рога, пароход «Эльдорадо» поплыл в тумане. Слева едва виднелись берега, а справа висела сплошная туманная завеса. Беспрерывно раздавался тревожный, словно взывавший о помощи, протяжный гудок. Скоро и берега исчезли. Пароход пересекал Уссурийский залив. И чем ближе он подходил к бухте Чам-ча-гоуза, тем прозрачнее становилось небо. Вот оно засияло голубизной, и открылась залитая солнцем долина Чам-ча-гоуза с белыми хуторскими постройками. Пароход бросил якорь против небольшой бухточки, вдавшейся в материк между двумя мысами.
К пароходу уже плыла лодка. На корме сидел Григорий Суханов с длинным веслом вместо руля; кореец-огородник Сен Чжу Ни усердно работал веслами.
Обитатели хутора стояли на берегу, гадая, кто это приехал с Костей.
Среди стоявших были Александр Федорович Солис, его жена Магдалина Леопольдовна, дочери Александра и Софья и другие члены семьи.
Александр Федорович Солис, тесть Константина Суханова, происходил, как значится в формулярном списке его отца, Федора Васильевича Солиса, из детей солдат-кантонистов. Родился он в 1868 году. Как и его отец, он прошел длинный трудовой путь таможенного служащего, начав его писцом в Шипиорнской таможне, в Калишской губернии. Не имея никакого образования и достатка, Александр Федорович женился на семнадцатилетней дочери калишского помещика красавице паненке Марии-Магдалине Валигурской. Александр Солис был интересным молодым человеком (ему шел двадцать первый год), но все же брак с родовитой дворянкой Магдалиной Валигурской, жившей после смерти отца в городе Калише, считали неравным. Однако все объяснялось очень просто.