Бревна уже блестели от дождя и были скользкие.
Они опять помолчали.
— Мне надо к одиннадцати в Совет, — сказал Степан.
— Уже одиннадцатый час. Опоздаете.
— Не опоздаю.
— А почему так поздно?
— Потом скажу.
Вдруг она выпорхнула из-под шинели.
— Идите-ка вы лучше в Совет, — сказала она укоризненным тоном и побежала к дому, где жила.
Степан сошел в бревен, всунул руки в Шинель. Стоял, смотрел, как сверкали ноги «кудрявой», обутые в белые туфли.
Всю дорогу до бывшего губернаторского особняка, где теперь помещался Исполком Совета, он ругал себя:
«Болван… Дурак набитый… Готов земной шар зажечь мировой революцией, а тут…»
— Вот он! — раздался голос Кости Суханова, увидавшего Степана Чудакова. — Где ты запропал?.. Тебе даем полковника Савченко. Произведи обыск и арестуй его.
Полковник Савченко, офицер штаба крепости, по сведениям, полученным в Совете, был участником контрреволюционного заговора. Чудаков знал его.
«Гидра», — подумал он, вспомнив, как в 1915 году, во время волнений ополченцев на Первой речке, Савченко вызвал роту солдат и приказал стрелять, а потом в награду собственноручно поднес стрелявшим по чарке водки.
Это был уже второй заговор в городе.
Подумав, Степан Чудаков сказал:
— А не будет, как с генералом Сагатовский: арестовали, а потом выпустили?
— Тогда и теперь — большая разница, — ответил Костя.
В одной из комнат Совета толпились красногвардейцы, среди них несколько чехов и словаков, бывших военнопленных, приехавших из Никольск-Уссурийского лагеря (охранявшие лагерь солдаты разъехались по домам, разошлись и пленные — кто куда).
— Вот ваш командир, — сказал Костя, обращаясь к солдатам, и указал на Степана Чудакова.
Прикуривавший от спички козью ножку красногвардеец — это был уже пожилой человек, — неловко наклонясь (винтовка у него была на ремне за спиной), ударил Степана дулом в лоб, над самым глазом. Искры посыпались из глаз Степана. Костя бросился к нему.
— Ах ты! — вскрикнул он, и лицо его исказилось от боли, будто не Степан, а он сам получил удар дулом винтовки.
— Ничего, ничего, товарищ Суханов, — говорил Степан, потирая лоб.
— Надо бы медный пятак приложить, — сказал Костя.
— Ничего, ничего! — утешал Степан Чудаков Костю. Этот человек все больше и больше очаровывал Степана своей человечностью, которая проявлялась у него даже в такие тревожные минуты, какими были минуты этой ночи.
С кровоподтеком над глазом Чудаков повел свой отряд на «операцию».
Полковник Савченко занимал большую квартиру во втором этаже каменного дома, наискосок от губернаторского особняка.
Было ровно двенадцать часов, когда Степан позвонил в квартиру Савченко. Трое из отряда заняли площадку на черной лестнице.
Степан ждал, пока откроется дверь, и, к его удивлению, сердце у него учащенно билось. Что это? Волнение? Да, Степан Чудаков волновался. Не думал он, конечно, что может открыться дверь и из квартиры начнется пальба. Что-то другое волновало его. Он впервые шел на обыск.
«Но во имя революции королям отрубали головы..» — думал он.
На первый звонок никто не откликнулся. Степан позвонил второй раз, более продолжительно.
— Кто там? — послышался явно взволнованный женский голос.
— Откройте.
— Кто? — снова спросил взволнованный голос.
— Откройте! — повторил Степан.
— Да кто вы такой? — с большим волнением спросила стоявшая за дверью женщина.
— Именем Совета рабочих и солдатских депутатов, — торжественно провозгласил Степан Чудаков, — предлагаю вам открыть дверь.
Фраза эта сорвалась с его языка неожиданно для него самого, она прозвучала так торжественно, что красногвардейцы подтянулись, почувствовав всю важность предстоящего им дела.
За дверью все смолкло. Степан нажал кнопку электрического звонка и не отпускал ее до тех пор, пока не открылась дверь.
Перед ним стояла высокая, полная дама лет пятидесяти, в капоте. Густая копна волос на голове у нее была заключена в черную сетку. Видно было, что усилием воли она старалась сохранить спокойствие.
Степан вошел в переднюю, за ним вошли восемь красногвардейцев с винтовками в руках. Трое остались на площадке лестницы.
— Полковник Савченко дома? — спросил Степан, вынимая из кармана предписание Совета об обыске.
— Его нет дома, — ответила дама.
— Вы жена его?
— Да.
— В квартире больше никого нет?
— Дочери есть.
Степан расставил красногвардейцев у дверей комнат, а также в кухне, где в страхе сидела на своей постели молодая солдатка, прислуга полковника (красногвардеец, подмигнув ей, живо успокоил ее), затем он хотел открыть дверь в ванную комнату, но она оказалась запертой. Степан взглянул на даму — та побледнела.
«Может быть, откроется дверь — и оттуда бах-бах!» — подумал Степан.
Он резко постучал в дверь. Слышно было, как крючок соскочил с петли. Выстрела не последовало. Степан открыл дверь. В мраморной ванне, наполненной зеленоватой водой, лежал человек с большим, дряблым, белым животом. Лицо его было в бороде с проседью, грудь, руки и ноги — в волосах. На носу — на это Степан обратил особое внимание — пенсне в золотой оправе. Седые волосы на голове у человека были сухие. И это заметил Степан.
Чудаков знал полковника Савченко, видел его всегда в военной форме, в золотых погонах с двумя просветами. Сейчас полковник был голый, лежал в воде, казался жалким стариком.
«Вот она, гидра контрреволюции, — подумал Степан, — живая и голая, плавает в воде».
Полковник Савченко вопросительно и, казалось, с недоумением смотрел на солдата, вошедшего к нему в ванную.
Степан хотел было показать «гидре» предписание Совета, но подумал: «Глупо показывать голому».
— Муж болен, — сказала жена Савченко. — Очень болен. Сейчас уложу его в постель.
— Болен? — раздумчиво проговорил Степан.
— Да, да, очень болен.
«Гидра» молчала.
— Стой здесь, — приказал Степан красногвардейцу, стоявшему у дверей ванны. — Я сейчас. Стойте на местах, — сказал он другим часовым и бросился вон из квартиры.
— Полковник Савченко болен, принимает ванну, — выпалил Степан, вбежав в кабинет Кости, где находилось несколько членов Исполкома, руководивших арестом заговорщиков. — Как быть?
Виктор Заречный посмотрел на Степана с недоумением, Костя не мог сдержать смеха, а у члена Исполкома, комиссара телеграфа, бывшего политического каторжанина Дмитрия Мельникова, в глазах вспыхнул такой гнев, что Степан оторопел.
— Дурак! — крикнул Мельников. — У них сформирована офицерская дружина человек в семьдесят, а ты — «болен»! В тюрьму его!
Степан выбежал из комнаты.
«Вон ты какой! — подумал он о Мельникове, который в минуты дружеской беседы был таким кротким, умел так тепло говорить и совсем по-детски улыбаться. — А ты, — подумал он о себе, — березовый пень! Вот кто ты есть!»
Полковник Савченко все еще «купался», когда Степан вернулся, весь в поту. Теперь белое тело Савченко, согретое горячей водой, было розово-красное. Он разомлел от долгого купания — жена все время подливала ему из крана горячей воды.
Степан приказал полковнику:
— Одевайтесь!
Савченко вылез из ванны. Капли воды стекали с его волосатого тела.
Степан вышел из ванной комнаты.
Полковник обтер свое одряхлевшее тело мохнатым полотенцем, сел на стул, надел рубашку и кальсоны и снял с вешалки малиновый халат.
Когда он вышел из ванной, Степан предъявил ему предписание Совета. Прочитав написанную на машинке бумажку, Савченко побледнел.
— Ну, обыск я допускаю, — сказал он взволнованно, — но почему арест?.. Обыскивайте, пожалуйста. Но… почему арест? Я протестую.
— Сейчас не время обсуждать распоряжение Совета. Протестовать будете завтра.
— Я подчиняюсь силе, — не знал, что ответить, полковник.
Начался обыск.
Одна из комнат была в беспорядке заставлена мебелью, будто хозяева собирались к отъезду; мебель была в пыли, видно было, что к ней уже давно не прикасались.