Отряды армии Лазо гнали семеновцев, не давая им передышки. Ясно было, что Семенову теперь не остановиться, не оправиться.
Великое ликование было в красных частях.
Уже шел разговор об отозвании из Забайкалья Дальневосточного отряда.
Виктор Заречный в ожидании отправки находился в одном из вагонов санитарного поезда, стоявшего на путях на станции Оловянная. Крепкий организм его сравнительно легко справлялся с большой потерей крови. Однако матовая бледность заросшего бородой лица, приглушенность голоса говорили о его недуге. Разрывная пуля сделала в ноге два огромных отверстия; пуля вышла навылет, не задев кости.
— Это ваше счастье, — сказал Гуляев.
— И в несчастье бывает счастье, — слабо улыбнувшись, ответил Виктор.
И в душе у него наступило то состояние умиротворенности, которое можно сравнить с тем, что происходит в природе, когда после грозового дождя вдруг с голубых высот теплыми струями польется солнце, затихнут омытые дождем поля и леса, и все замрет в покое.
«Великое счастье — жить на земле», — думает тогда человек.
— Да, счастье, — вспоминал Виктор слова Гуляева, — а вот Федя…
— Не думай об этом, — говорила Женя. — Тебе нужен покой.
Сдав раненых в Чите и похоронив Федю Угрюмова, Женя вернулась в Оловянную и каждую свободную минуту приходила в вагон к Виктору, сидела у его постели.
— Погиб наш Федя, — не мог не думать Виктор о своем друге, и слезы затуманивали его глаза. — Чудесный был человек!
— Тебе нельзя много говорить, Витя, — повторяла Женя одно и то же, с трудом сдерживая слезы.
— Не пришлось даже повидаться, — не переставал говорить Виктор. — Ну что ж… Смерть его благородная…
Знал ли Виктор, что самый близкий его друг так затаенно, так глубоко любил его жену? Не мог Виктор, такой наблюдательный человек, не знать этого. Но он и виду не подавал, когда замечал, с каким обожанием Федя Угрюмов смотрел на Женю, и никогда не говорил с ней об этом. Он не боялся потерять ее, дружба и любовь его к Феде Угрюмову не омрачались темными подозрениями или какими-нибудь предчувствиями. И теперь он ничего не сказал ей.
Однажды, проснувшись рано утром, Виктор услыхал разговор в вагоне.
— Взбунтовались чехи… по всей Сибири, — сказал лежавший над ним красногвардеец железнодорожной роты. — В Иркутске бой был.
— Это чо же они, паря? — отозвался другой, сидевший, свесив босые ноги, на противоположной койке наверху. Лицо его показалось Виктору знакомо.
— Шут их знает, — ответил железнодорожник. — Когда мы выезжали из Приморья, они туда только что прибыли, и ничего такого заметно не было, никакого бунта. Напротив, все по-хорошему. «Мы, — говорили они, — братья вам и едем во Францию биться с германцами». Да и на Амурской дороге — не помню, на какой станции, — встретился нам один ихний эшелон. Братались… Да ты, наверное, сам видел. А в Сибири вон что — бунт.
— Удивительное дело, — произнес второй раненый.
Виктор узнал его. Это был артиллерист, который на бронепоезде перед наступлением, когда солдаты говорили о Сергее Лазо, всему удивлялся.
— Вы это о чем толкуете? — спросил Виктор.
Железнодорожник приподнял голову, заглянул через край койки вниз, на Виктора.
— Чехи, говорят, в Сибири мятеж подняли.
— Почему они с оружием? Куда едут? — спросил артиллерист, обращаясь к Виктору.
— Я же тебе сказал: во Францию, — ответил железнодорожник.
— Удивительное дело: во Францию, а заехали в Сибирь!
— Из Владивостока морем поедут, — сказал Виктор.
— А! Откуда же они взялись?
Виктор рассказал историю Чехословацкого корпуса.
Корпус этот был создан штабом главнокомандующего генерала Алексеева еще до Февральской революции. В России тогда находилось в плену до двухсот тысяч чехов и словаков — австро-венгерских подданных. Они неохотно воевали за поработившую их Австро-Венгрию и часто во время боя, бросая оружие и поднимая руки, целыми полками сдавались в плен. Зная их ненависть к Австро-Венгрии и Германии, царское правительство стало формировать из них корпус для войны против этих государств. Формирование корпуса продолжалось и после Февральской революции. К 1918 году это была целая армия в сорок или шестьдесят тысяч легионеров — так называли солдат корпуса. Председатель чехословацкого «Национального совета» Масарик, находившийся в эмиграции во Франции (он был сторонником независимости Чехословакии), объявил корпус частью французской армии. «Союзники» обещали ему и другим чехословацким буржуазным деятелям в случае поражения Германии и Австро-Венгрии помочь образованию чехословацкой республики. Перед Советом Народных Комиссаров «союзники» поставили вопрос о переброске корпуса во Францию.
— А мятеж почему же? — допытывался артиллерист.
— Ничего не могу сказать, — ответил Виктор.
Для него, как и для всех, кто находился по эту сторону Байкала, мятеж чехословацких войск представлялся загадкой. Никто не знал его истинной причины и подлинной цели. Никому не было известно, что еще в ноябре 1917 года в румынском городе Яссы состоялось секретное совещание представителей «союзников» с русским белогвардейским командованием, на котором обсуждался вопрос об использовании Чехословацкого корпуса в борьбе против Советов. Об антисоветских настроениях командного состава корпуса стало известно советскому правительству. Надо было поскорее вывести его из пределов республики. Но как? По какому маршруту? Везде чехословацкие войска могли войти в контакт с враждебными советской власти силами: на юге действовали контрреволюционеры, на севере начали военные действия англичане, на востоке были наготове японцы. В конце концов решено было разоружить корпус и отправить через Владивосток. Командование корпуса дало согласие на разоружение, и эшелоны двинулись, растянувшись по всему Великому Сибирскому пути. 25 апреля во Владивосток прибыл первый эшелон легионеров.
Никто из деятелей Приморья не мог знать и того, что 14 мая, то есть спустя три недели после того, как первый эшелон корпуса достиг Владивостока, в Челябинске, во время стоянки там нескольких эшелонов, состоялось совещание представителей чехословацкого, английского и французского командования, правоэсеровских боевых дружин и членов комитета Учредительного собрания, где был выработан план вооруженного выступления с целью свержения советской власти. Был дан приказ по корпусу: «Оружие ни в коем случае не сдавать».
В то время когда армия Лазо готовилась к штурму правого берега Онона, чешские войска, поддержанные белогвардейцами, захватили станцию и город Мариинск, а затем — Новониколаевск и Челябинск.
И всю Сибирь охватил мятеж, слухи о котором в Забайкалье доходили как о чем-то непонятном и невероятном.
Это был один из многочисленных случаев в истории, когда целые народы оказывались одураченными кучкой правителей или даже одним властелином. Десятки тысяч чехов и словаков, одетых в солдатские мундиры, были обмануты командирами, авантюристами из «Национального совета».
Солдатам говорили:
— Мы едем во Францию, чтобы бороться за свою независимость, за чехословацкую республику.
Они верили и готовы были ехать, куда их повезут.
Им говорили:
— Советская власть умышленно задерживает продвижение эшелонов.
Они верили и волновались.
Легионерам говорили:
— Советская власть нас разоружает, чтобы обезоруженных сдать нашим поработителям.
Они верили и не сдавали оружие.
Им сказали:
— Надо силой пробивать дорогу.
Они поверили и подняли мятеж.
— Должно быть, дело сурьезное, — проговорил железнодорожник.
— Удивительно! — сказал артиллерист. — А мы с ними братались…
В теплушку поднялся Гуляев.
— Что такое с чехами? — спросил Виктор.