— Ленин — это величайший человек нашей эпохи.
Помолчав секунду, Вильямс продолжал:
— Ленин просил меня передать письмо американским социалистам-интернационалистам. Вас интересует это письмо?
— Да, да, конечно, — живо откликнулся Костя.
— Вот, — Вильямс вынул из внутреннего кармана пиджака незапечатанный конверт. — Ленин хорошо владеет английским языком. Это письмо он написал при мне. Он не знал только, одно слово. Do you understand English? — обратился Вильямс к обоим собеседникам.
— Yes, — ответил Костя.
И Суханов, и Сибирцев довольно прилично знали английский язык.
— Я прочитаю вам письмо Ленина, — предложил Вильямс. Он надел пенсне и стал читать: — «Через американского товарища Альберта Риса Вильямса я шлю свой привет американским социалистам-интернационалистам. Я твердо верю, что в конце концов…»
Вильямс снял пенсне и проговорил:
— Ленин не знал или забыл, как по-английски «в конце концов». «Я сказал ему: «ultimately». Он докончил письмо: «…в конце концов социальная революция победит во всех цивилизованных странах».
«Да, — сказал Ленин, написав письмо, — революция победит, может быть, скоро, а может быть, — он улыбнулся, — ultimately. Может быть, — добавил он, — потребуется и два десятка лет. Во всяком случае, мы уже начали…»
Друзья с интересом слушали Вильямса.
Костя задумчиво проговорил:
— Может быть — скоро, а может быть — в конце концов… Хорошо сказано!
— О моих разговорах с Лениным я напишу. Это будет книга: «Десять месяцев с Лениным». Я уже начал писать в дороге. Поезд шел медленно и долго — три недели. От Москвы до Тихого океана — одна третья часть окружности земного шара. Я проехал всю Сибирь. Пространства вашей страны необозримы и прекрасны. Но Россия бедна.
После некоторого молчания Костя обратился к американскому литератору:
— Считаете ли вы возможным повести в Америке кампанию против вмешательства в наши внутренние дела?
— Если меня пустят домой, я буду писать о России в доброжелательном духе. Кампания — это трудно, а писать можно. Я обещал Ленину писать правду о Советах. Я исполню свое обещание… Можете ли сообщить мне факты вмешательства американского консула в ваши внутренние дела?
— Такие факты есть. Вот, например, американский консул во Владивостоке вместе с консулами Японии, Великобритании, Франции, Китая и Бельгии еще в феврале этого года заявил протест против того, что мы ликвидировали городское самоуправление. У нас теперь Совет, а американский и другие консулы хотят, чтобы у нас была дума. В марте консул США вместе с другими консулами заявил протест против рабочего контроля над работой порта. — Костя пожал плечами, — Какое до этого дело американскому консулу?
— Ленин, когда я последний раз видел его, сказал: «Если вы думаете ехать через Владивосток, то лучше поспешите, а не то вас в Сибири встретит американская армия».
Сообщение Вильямса взволновало его собеседников.
— Он это сказал? — почти с испугом в голосе переспросил Костя.
— Да, он это сказал… Я должен признаться, что слова Ленина мне показались странными, но во Владивостоке я увидел… американский крейсер. Ленин — очень прозорливый человек.
Все трое помолчали. Сибирцев подымил трубкой.
— «Бруклин» пришел к нам, — заговорил Костя, — еще в ноябре прошлого года, когда мы брали власть. На нем тогда прибыл командующий американской тихоокеанской эскадрой адмирал Найт. Нам известно стало, что он организовал в городе совещание представителей русской буржуазии и обещал помощь в борьбе против советской власти. На этом совещании был создан контрреволюционный «Русско-американский комитет». Правда, «Бруклин» вскоре покинул наш порт, но он не ушел далеко. Он стоял наготове в Хакодате и первого марта вновь, без нашего разрешения, прибыл сюда.
— Да, этот факт мне был известен.
— У нас нет сил, при помощи которых мы могли бы заставить интервентов покинуть наш порт. — Костя поднялся из-за стола, подошел к окну. — Мы вынуждены каждый день видеть у себя иноземные корабли. Вот, полюбуйтесь.
Вильямс поднялся со стула. В гавани слышались звуки духового оркестра.
— Вот японские крейсера, — указывал рукой Костя. — Флаги страны восходящего солнца. С тремя трубами — это английский крейсер «Суффолк». Оркестр играет, кажется, на нем. А вон там — «Бруклин».
— Позор Америки! — с возмущением воскликнул Вильямс.
— На наши протесты, — продолжал Костя, — не обращается никакого внимания. Консульский корпус в Харбине добился закрытия маньчжурской границы. Там остался закупленный для Приморья хлеб — двести тысяч пудов. Это — экономическая блокада. Нас хотят взять измором. — Костя в волнении ходил возле стола. — В Маньчжурии формируются белые отряды, они переправляются на нашу территорию. В Гродекове образовался целый фронт. — Он подошел к карте Приморья и показал линию Гродековского фронта. — В Забайкалье продолжается война с армией атамана Семенова. Правда, Семенов разбит и бежит к границе. Конечно, и банды на Гродековском фронте будут уничтожены, но все это берет у нас много сил, мы не можем заниматься хозяйственными делами. Нас тревожит присутствие в городе четырнадцатитысячной армии чехословацких легионеров. При таких обстоятельствах мы стоим у власти. Фактически мы в плену у интервентов.
Вошел технический секретарь и подал Суханову телеграмму. Костя, прочитав ее про себя, вдруг разразился смехом:
— Послушайте. Телеграмма из Дормидонтовки: «Местный священник Ясков, совместно с кулаками и белогвардейцами, организовал в селе «общество спасения православия». Каждому вступившему в «общество» он выдает квитанцию с церковной печатью, за что взимает один рубль. Не желающих вступать запугивает тем, что он не будет исполнять никакие требы и что «они не попадут в рай без особых ордеров».
Костя поясняет Вильямсу:
— Требы — это значит церковные службы.
— Понимаю, — говорит Вильямс и записывает в книжечку. — Это очень смешно.
Наступило молчание. С рейда доносилась духовая музыка.
— Я не надеюсь на сочувствие американского общественного мнения большевизму, — возобновил разговор Вильямс. — Это, конечно, невозможно. Но на протест против вторжения Америки в ваш край можно рассчитывать.
— Нам сейчас это очень важно.
— Как друг Советской России, я сочувствую вам. — Вильямс посмотрел на часы. — О! Благодарю вас за прием. — Он встал со стула.
— Мы всегда будем рады видеть вас, — вставая, проговорил Костя. — Наш начальник милиции попытается найти ваш чемодан. Оставьте ваш адрес. Долго ли вы пробудете в нашем городе?
— Не знаю. Может быть, меня совсем не пустят домой, — Вильямс усмехнулся. — Много вероятности, что по приезде в Америку я не попаду в Гринвич — это мой родной город, штат Огайо, — а стану соседом Тома Муни на острове Алькатрас. — Он рассмеялся. — Пока я буду ждать визу, я хотел бы посмотреть Гродековский фронт. Это мне нужно для моей книги о русской революции. Вы мне можете разрешить?
— Пожалуйста. В ближайшие дни я должен поехать туда. Можем поехать вместе.
— О! Это великолепно.
— На днях прибывает часть нашего отряда с Забайкальского фронта, — добавил Костя.
— Интересно! — воскликнул Вильямс.
— На вокзальной площади будет митинг. Приходите. Вы увидите наших красногвардейцев.
— Непременно, непременно! — Вильямс восторжен но пожал руки Суханову и Сибирцеву. — О’кей! — произнес он и направился к двери.
— Неожиданный друг, — сказал Костя, когда американец закрыл за собою дверь.
В день прибытия Дальневосточного отряда — погода в этот день после долгих туманов и дождей выдалась превосходная — вокзальная площадь краснела знаменами, шумела народом. Город встречал победителей.
Когда Виктора выносили на носилках из вокзала, митинг уже начался. Он увидел на трибуне, обвитой кумачом, высокого человека в черном костюме, со шляпой в руке. До Виктора донеслись слова, произнесенные с сильным акцентом:
— Президент Вильсон послал на русскую землю американских солдат, чтобы топтать русскую свободу. Вильсон — не американский народ. Народ Америки сочувствует русским. Американские солдаты и матросы хотят домой. Только одураченные головы могут бороться против русской революции…