Тем не менее я успешно поступил на филологический факультет и проучился там полтора года; классы мне не слишком нравились и в душе я уже знал, чем на самом деле хочу заниматься. Для этого рассказа имеет ценность только один факт из моей университетской учебы – у нас преподавал профессор по имени Григорий Французов. Это был очень колоритный преподаватель с запоминающейся манерой говорить и повадками сыщика – он выискивал в текстах скрытые нити, парадоксальные подтексты и обнажал их для нас, студентов; отношение к этому было в нашей среде неоднозначное, многие крутили пальцем у виска, но лично мне это нравилось, развлекало. Да и внешность у этого Французова была интересная, я хорошо его запомнил.
По окончании первого курса мой приятель позвал меня съездить вместе на лето в Австралию – там требовались волонтеры в заповедник по реабилитации диких животных. Мы поехали и замечательно провели там время; я познакомился там со старым фермером, который держал небольшое хозяйство неподалеку от Мельбурна и хотел продать его, чтобы перебраться жить к детям. Меня совершенно очаровала его ферма – это был райский деревенский уголок, скрытый от всех прелестей цивилизации; также приятно удивила невысокая цена этого хозяйства. Вернувшись в Россию, я, ни секунды не сомневаясь, взял в банке кредит, купил эту ферму и переехал в Австралию. Решение мое было настолько непреклонно, что родители, уже понявшие к тому времени мою истинную натуру, не стали препятствовать мне.
Я прожил на этой ферме всю свою последующую жизнь, здравствую здесь и теперь, все так же выращиваю и продаю лошадей и коров, нянчусь с жеребятами и телятами, развожу пчел и редкие сорта лекарственных растений. Пару раз я был женат, но оба раза недолго; жены мои не выдерживали моего тотального посвящения сельской жизни и фермерской работе, я нисколько не виню их в этом и осознаю, что такие самодостаточные и отстраненные люди, как я, не должны связывать себя и других узами брака.
Мне было уже около пятидесяти, когда ко мне на ферму стал захаживать соседский мальчишка, лет десяти, по имени Джон Олафссон. Он искал какую-нибудь работенку и я стал поручать ему мелкие задания, которые он охотно выполнял. Усадьба его родителей располагалась в полумиле от моей фермы, Джон сначала приходил пешком, а потом стал приезжать на велосипеде. При всем моем благодушном, чтобы не сказать равнодушном, отношении к людям и отсутствии привычки их судить или порицать, должен сказать, что никогда я не встречал столь отталкивающей семейки, какой была семья Олафссонов. Отец Джона Конрад был потомком выходцев из Норвегии, угрюмым, властным и грубым человеком. Мать его была просто неприятной женщиной – никогда не улыбалась, не здоровалась, как все местные; казалось, что она вечно была всем недовольна и погружена в себя. Двое его старших братьев пошли в родителей: мрачные и молчаливые, они пропадали целыми днями на своей плантации и редко выбирались за ее пределы. Джон как будто тоже был отмечен этой их семейной печатью угрюмости, но в гораздо меньшей степени; в целом это был весьма живой и любопытный мальчишка. Можно сказать, что в семье он был с ранних лет предоставлен сам себе; никто с ним не занимался, карманных денег ему не выдавали; он тяготился после школы бездельем и раздражал семью, не желая помогать ей в выращивании табака и красного перца. На его усадьбе никаких животных не было, а Джон их любил и с удовольствием возился с ними у меня. Со временем он стал приходить ко мне каждый день и оставаться до позднего вечера, я помогал ему с уроками, мы разговаривали, играли в бадминтон; он подружился с ребятами из соседней фермы и все более неохотно возвращался домой на ночь. К моему удивлению, прошло почти полгода с тех пор, как Джон начал проводить все свободное время у меня, прежде чем я, наконец, поговорил с его матерью. Общение длилось не более двух минут, и мне было заявлено, что если я желаю, то могу взять Джона к себе – пусть только появляется дома на выходных. Так Джон стал жить у меня и помогать мне ухаживать за животными; самому мне выполнять всю работу на ферме было уже нелегко. Я привязался к мальчишке и, что скрывать, полюбил его всей душой. Я совершенно больше не наблюдал в нем его первоначальной угрюмости и отстраненности, он был смышленым и общительным подростком, и к тому же, как мне казалось, прирожденным фермером-животноводом, и мы планировали с ним купить когда-нибудь хозяйство покрупнее нашего и разводить там лам и овец.