— Ходит?
— Нет, пошел к себе в каюту.
— Ну, значит, все в порядке. Из опасности вышли. Можно будет отдохнуть.
Нам удалось хорошо заснять манеру капитана ходить в тревожные моменты. Установив аппарат на площадке над капитанским мостиком, мы незаметно снимали капитана. Он нервно ходил тяжелой походкой взад и вперед, посматривал в бинокль «пушку» и беспокойно вытирал усы и глаза носовым платком.
Ни на секунду не останавливается жизнь корабля. Сменяются вахты палубных матросов, вахты механиков, машинистов и кочегаров. Так же как матросы и кочегары, как штурманы, сменяющие друг друга в рубке, как радисты, круглые сутки сидящие у наушников, — так же работают и ученые, разбитые на смены. Непрерывно дежурят метеорологи, записывающие силу и направление ветра, температуру воздуха, показания барометра и целой серии сложных приборов и инструментов. Каждый час гидрологи берут с разных глубин воду, определяют ее температуру батометром, спускают за борт свои сетки и тралы. Ночи напролет просиживают биологи и гидрохимики в своих каютах-лабораториях, проверяя электропроводность воды, соленость, химический состав и живые организмы, ее населяющие. Пухнут папки записей и вычислений. Накапливается богатейший материал, по которому потом, будущей зимой, в тиши научных кабинетов в Ленинграде и Москве будут делаться выводы, имеющие огромное значение для изучения течений, условий мореплавания, рыбного промысла…
День и ночь постукивает на дне корабля эхолот — прибор, определяющий глубины, по которым мы проходим. Берутся пробы грунта, выбрасываются за борт деревянные буйки со спрятанными внутри записками, по которым будут определяться течения.
Мы все так же идем среди разводий, и все так же кругом льды без края и конца. Не хочется уходить с палубы, так красиво кругом. Лед, отражая солнце, выглядит опалами, переливающимися разными красками спектра.
На стене кают-компании висит бюллетень — содержание переговоров Отто Юльевича с Самойловичем по телефону.
С «Русановым» мы больше не встретимся. Он остался в проливе Шокальского, который нам еще виден с палубы в виде широкого разрыва между двумя цепями невысоких гор.
Посмотрим, кто раньше будет у конечного пункта путешествия: мы во Владивостоке или «Русанов» в Архангельске.
22 августа. Продолжаем бороться со льдами. Борьба идет с переменным успехом. Пока перевес на нашей стороне. Кругом, сколько видит глаз, сплошной торосистый лед. Его окраска все время меняется: то он голубой, то синий, то зеленый, то буро-грязный, как бы засыпанный песком.
До сих пор тайна этих расцветок неизвестна. Ученые знают, что розоватая, бурая или даже красная расцветки зависят от действия каких-то бактерий, поселяющихся на льду. Но синева или зелень льда пока не разгаданы… Почему рядом стоят два тороса — один густо-синий, другой ярко-зеленый? Кто их раскрасил, какие сложные процессы природы придали им эти тона?
Все время идут совещания между Шмидтом и капитаном, дни и ночи проводящим на мостике. Уголь расходуется. Запасы его уменьшаются с каждым днем. Ледокол все выше поднимается над водой. Хватит ли угля до Берингова пролива? Каковы впереди будут льды? Выйдем ли мы на чистую воду? Или снова упремся в тяжелые поля?
Обсуждаются варианты: можно ли свернуть на запад и пробиться к мысу Челюскин, чтобы взять часть угля у «Русанова».
Это сложно. Русановцы могут сами попасть в тяжелое положение, если ледовые условия переменятся и Карское море сильно забьет льдами.
Пойти в бухту Тикси, к устью Лены? Там должен быть для нас уголь. Но на наши телеграммы ответа нет. Возможно, там угля не окажется совсем или будет настолько мало, что мы на этот переход истратим угля столько же, сколько там возьмем. Как быть?
Пока идем, держа путь на восток, насколько позволяют льды. От захода на Челюскин окончательно отказались.
Льды то сжимают и затирают ледокол, заставляя нас обкалывать и взрывать перемычки, то с трудом пропускают по редким разводьям. Вперед идем медленно.
Вчера мы целые сутки были зажаты льдами и дрейфовали с ними по их воле. Этому предшествовала борьба из последних сил — обколка и взрывы. Ничто не помогло. Капитан, видя беспомощность судна, отдал приказ вытравить пар.
Белым пушистым облаком с шумом ушла в небо сила ледокола. Машина затихла. Мы отдались воле льдов, ветра и течения. Жечь дальше уголь было бы бессмысленно. Надо было ждать.
Ждать! Ожидание в восьмидесяти градусах северной широты не может способствовать хорошему настроению. Хотя все подготовились к зимовке, но все-таки надеялись проскочить. Знали, что Шмидт — «везучий», а Воронин— лучший ледовый капитан. Но сегодня зимовка посмотрела на нас в упор своими холодными глазами.