Продолжительны и грустны были размышленія его въ то время, какъ онъ, закрывъ руками лицо свое, придумывалъ, какое бы предпринять ему лучше средство. Умственная подорожная его приказывала въ Лондонъ. Но при этомъ онъ вспомнилъ о гнѣвѣ своего родителя и о потерѣ приданаго, которымъ старикъ Броунъ обѣщалъ наполнить сундуки сына старика Трота. Вслѣдъ за тѣмъ на той же подорожной ясно отличались слова: «въ мужъ Броуна»; но вызовъ Гораса Гунтера звучалъ въ ушахъ его, и кровавыя слова: «Стиффонсъ-Акръ», вертѣлись передъ его глазами. Наконецъ въ головѣ мистера Александера Трота созрѣлъ слѣдующій планъ.
Первымъ и самымъ главнымъ дѣломъ онъ поставилъ отправить въ гостинницу «Синій Левъ и Согрѣватель Желудка» лакея съ приличной запиской къ мистеру Герасу Гунтеру, въ которой увѣдомлялъ, что жаждетъ уничтоженія своего врага и поставитъ себѣ за особенное удовольствіе непремѣнно убить его завтра поутру. Потомъ онъ написалъ другое письмо и потребовалъ другого лакея: въ гостинницѣ ихъ была пара. Въ дверяхъ его нумера послышался легкій стукъ.
— Войдите, оказалъ мистеръ Тротъ.
И вслѣдъ за этими словами мужчина съ огромной рыжей головой и однимъ глазомъ въ этой головѣ втащилъ въ комнату туловище и ноги, которымъ принадлежала рыжая голова, и мѣховую шапку, принадлежавшую рыжей головѣ.
— Ты здѣсь, кажется, верхній лакеи? спросилъ мистеръ Тротъ.
— Да, верхній, отвѣчалъ голосъ изъ кипорнаго футляра съ перламутровыми пуговками:- то есть, я надъ-лакей, или лакей, который принадлежитъ всему заведенію; а другой лакей нанимается уже мною и бѣгаетъ отсюда по равнымъ порученіямъ; я зову его подъ-лакеемъ или полъ-лакеемъ.
— Ты вѣрно изъ Лондона? спросилъ мистеръ Тротъ.
— Изъ извощиковъ, былъ лаконическій отвѣтъ.
— Почему же ты теперь лакеемъ? сказалъ мистеръ Тротъ.
— Соскучился — женился.
— Знаешь ли ты домъ здѣшняго судьи? спросилъ Тротъ.
— Какъ не знать! отвѣчалъ надъ-лакей, бросая значительный взглядъ кривымъ своимъ глазомъ, какъ будто онъ имѣлъ довольно важную причину помнить этотъ домъ.
— Какъ ты думаешь, можешь ли ты доставать туда вотъ это письмо?
— Ничего нѣтъ легче.
— Но это письмо, сказалъ Тротъ, судорожно протягивая безобразную записку въ одной рукѣ и пять шиллинговъ въ другой: — это письмо безъименное.
— Какое? спросилъ надъ-лакей.
— Безъименное: судья не долженъ знать, отъ кого оно.
— О, понимаю! отвѣчалъ кривой, подмигивая глазомъ, но не обнаруживая ни малѣйшаго нерасположенія принять на себя порученіе; — понимаю: маленькое предостереженьице… гм! — И глаза его начали блуждать по комнатѣ, какъ будто отъискивая потайного фонаря и фосфорическихъ спичекъ. — Но послушай, продолжалъ онъ, прекращая поиски и устремляя единственный глазъ свой на мистера Трота: — я долженъ вамъ сказать, что онъ нашъ адвокатъ, нашъ судья и кромѣ того застрахованъ въ графствѣ. Если у васъ есть какое нибудь зло противъ него, то пожалуста вы не сожгите дома его, хотя я знаю, что лучшей милости вы не могли бы сдѣлать ему.
И надъ-лакей внутренно захохоталъ.
Еслибъ мистеръ Александеръ Тротъ находился въ какомъ нибудь другомъ положеніи, то первымъ его дѣйствіемъ было бы вытолкать, этого человѣка изъ комнаты. При этомъ же случаѣ мистеръ Тротъ ограничился тѣмъ, что удвоилъ плату за груды и объяснилъ, что письмо его имѣетъ цѣль предотвратить нарушеніе спокойствія. Надъ-лакей удалился, выразивъ торжественную клятву сохранить тайну, и мистеръ Александеръ Тротъ принялся за жареную камбалу, за телячьи котлеты, мадеру и пирожное съ гораздо большимъ спокойствіемъ, чѣмъ въ первую минуту по полученіи вызова Гораса Гунтера.
Между тѣмъ пріѣхавшая въ лондонскомъ дилижансѣ лэди едва только заняла двадцать-пятый нумеръ и сдѣлала нѣкоторыя измѣненія въ дорожномъ туалетѣ, какъ тотчасъ же отправила письмо къ Джозефу Овертону, дворянину, прокурору и велико-вингльбирійскому мирному судьѣ. Она просила въ этомъ письмѣ немедленной помощи въ весьма важномъ и нетребующемъ отлагательства дѣлѣ. Конечно, при подобномъ требованіи почтенный судья не терялъ ни минуты времени. Послѣ страшно изумительныхъ взглядовъ и восклицаній: «ахъ, Боже мой! что же это значитъ!», и прочихъ выраженій, въ которыхъ ясно обнаруживалось его удивленіе, онъ, въ своей маленькой конторѣ, снялъ съ гвоздика широкополую шляпу и торопливо побрелъ по улицѣ Гай въ Вингльбирійскій Гербъ, гдѣ хозяйка дома и толпа услужливыхъ лакеевъ проводили его по лѣстницѣ, къ дверямъ двадцать-пятаго нумера.