- Так что же?
- Другие могут отнять ваше состояние, ваш хлеб насущный, даже вашу жизнь. Но ваш величайший враг - это вы сами, ибо только у вас есть власть погубить вашу душу. Остерегайтесь! Есть люди, обреченные с мига своего рождения, но я верю, что абсолютного предопределения не существует и в нашей воле выбрать другой путь, если мы захотим. Я говорю вам о том, что может быть, а не о том, что обязательно будет.
- Теперь вы городите вздор, чтобы напугать меня и получить больше денег.
- Выслушайте меня, - сказал он, наклоняясь вперед и устремляя на меня пристальный взгляд, применяя всю силу, чтобы навязать мне свою волю. Соединения на вашей натальной карте - необычные и путающие, и вам следует остерегаться. Подобное я видел прежде только один раз и не хотел бы увидеть снова.
- И что это было?
- В книге, которую мне дозволено было посмотреть только раз. Она принадлежала Плациду де Татису, а он получил ее, передаваемую из поколения в поколение, от самого Юлия Матерна, возможно, величайшего из магов. Она содержит много гороскопов, составленных в разные эпохи. В ней есть натальные карты Августа и Константина, Августина и многих-многих пап, полководцев и прелатов, и государственных мужей, и ученых докторов, и святых. Но я видел лишь один, сходный с вашим, и вы должны извлечь из него предостережение, если сумеете и пожелаете. Еще раз говорю вам: если вы пренебрежете моим предупреждением, то подвергнете опасности нечто большее, чем вашу жизнь.
- И чьим же был этот гороскоп?
Он поглядел на меня с мрачной серьезностью, будто боясь говорить.
- Искариота, - сказал он негромко.
He стану отрицать, что я покинул этого человека, потрясенный до глубины души услышанным от него, вне себя от ужаса и полностью во власти его чар. Признаюсь даже, что потребовалось время, прежде чем я обрел душевное равновесие и сумел разобраться в большей части его вздорных выдумок. Отдаю ему должное за его сноровку, он с великой наглостью умел подмешивать чуточку истинных сведений, чтобы выковывать оружие великой силы, которое добывало ему большие деньги от доверчивых простаков. Через некоторое время я уже подсмеивался над тем, как он навязал мне себя; ведь я было поверил ему. Он распознал мой страх, мою тревогу и воспользовался моей бедой, чтобы обогатиться.
Каким образом он этого достиг и как действуют все ему подобные, сообразить нетрудно, если немного подумать. Его вопросы помогли ему вызнать все необходимые сведения, а затем он принялся облекать в магические слова то, что я ему сам сказал, перемежая их обыденными советами, какие я мог бы получить от моей матери. Добавьте темные ссылки на оккультные книги - и вот перед вами шарлатан, в чьи сети угодить легко, а чтобы ему воспротивиться, требуется большая сила воли.
Но я воспротивился, хотя и счел, что среди сора было несколько жемчужин. Вначале даже мысль о том, чтобы просить прощения у этой девки, вызывала во мне отвращение, однако, пока я добирался до Оксфорда, разумные доводы возобладали. В конце-то концов, моя цель заключалась в том, чтобы очистить наше имя от пятна и вернуть то, что было моим по праву. Если эта девка была тут как-то замешана, тогда чем скорее ее злые чары будут сняты, тем будет лучше. Собственно говоря, магия этого человека доверия мне не внушала: ничего особенно чудесного он мне не сказал, а зато наговорил много вздора. Я не исключал того, что прибегну к его чарам, но не полагался на них и решил, что как бы неприятно это ни было, но обращение к ней выглядело наиболее прямым и наиболее вероятным способом покончить с этими трудностями.
Тем не менее я решил сначала обсудить мои розыски с Томасом и отправился к нему сразу же по возвращении в Оксфорд - узнать, как продвигаются его дела. О своих я заговорил далеко не сразу, в таком он пребывал унынии. Я узнал, что стратагема, к которой я прибегнул, чтобы помочь ему, не оказалась столь успешной, как мне хотелось бы, ибо доктор Гров прогнал Сару Бланди, едва пошли слухи о его любострастии, и этот поступок истолковали как решимость поступиться собой, а не как признание вины.
- Теперь все говорят, что приход получит он, - мрачно заключил Томас. Из тринадцати старших членов факультета пятеро уже прямо предложили ему поддержку, а некоторые из тех, на кого я полагался, теперь избегают смотреть мне в глаза. Джек, как могло это случиться? Тебе лучше, чем кому-либо, известно, каков он. Я, чтобы успокоиться, поговорил со смотрителем, но он держался со мной холодно и неприязненно.
- Перемена времен, - сказал я. - Вспомни, многие старые друзья Грова теперь занимают влиятельные посты, близкие к правительству. Даже смотритель Вудворд в такие дни должен остерегаться навлечь на себя неудовольствие власть имущих. Его поставил Парламент, и он должен постоянно доказывать свою верность, чтобы король его не сместил. Но не отчаивайся, - добавил я бодро, потому что его кислая физиономия и тяжкие вздохи начинали меня бесить. Битва еще не проиграна. У тебя в распоряжении остается несколько недель. И тебе следует сохранять веселый вид, ведь ничто так не раздражает людей, как созерцание за каждой едой физиономии, полной укоризны. Это еще больше ожесточит их сердца против тебя.
Ответом на мудрый совет был новый тяжкий вздох.
- Ты, разумеется, прав, - сказал он, - и я постараюсь выглядеть так, словно бедность для меня ничего не значит и я получаю величайшее удовольствие, видя, как побеждает худший.
- Вот именно. Так тебе и следует себя вести.
- Ну так развлеки меня, - сказал он. - Расскажи о своих успехах. Полагаю, ты передал своей матушке мой почтительнейший привет?
- Ну разумеется, - ответил я, хотя совершенно забыл это сделать, - и пусть я остался не очень ею доволен, но из моего посещения я почерпнул много полезного. Например, я обнаружил, что мой собственный опекун, сэр Уильям Комптон, поддался уговорам и стакнулся с моим дядей, чтобы лишить меня моего имения.
Я сказал это со всей шутливостью, на какую был способен, но мое сердце переполняла горечь, пока я растолковывал ему, что произошло. Ну а он, разумеется, начал подыскивать всякие оправдания.
- Быть может, он хотел сделать как лучше. По твоим же словам имение было в долгах и, следовательно, существовала опасность, что тебя, едва ты достигнешь совершеннолетия, бросят в долговую тюрьму, а в таком случае им руководила доброта.
Я возмущенно потряс головой.
- Нет, тут другое - я это чувствую, - сказал я. - Почему он с такой охотой поверил, что мой отец, его лучший друг, повинен в подобном преступлении? Что ему сказали? Кто сказал?
- Может быть, тебе следует спросить у него?
- Именно это я и намерен сделать, когда буду готов. Но сначала я должен кое-что уладить.
Сару Бланди я встретил поздно в тот же вечер после долгого ожидания. Сначала я намеревался посетить ее лачугу, но потом подумал, что против матери с дочерью вместе мне не устоять, и потому простоял в проулке добрый час, прежде чем она вышла из двери.
Не скрою, когда я приблизился к ней, сердце у меня колотилось, а ожидание ввергло меня в скверное расположение духа.
- Мисс Бланди, - сказал я, подходя к ней со спины.
Она стремительно обернулась и попятилась, а ее глаза тотчас запылали злобной ненавистью.
- Не подходи! - крикнула она, и ее рот безобразно оскалился.
- Я должен поговорить с вами.
- Мне нечего сказать тебе, а тебе - мне. Теперь оставь меня в покое.
- Не могу. Я должен поговорить с вами. Прошу вас, выслушайте меня.
Она покачала головой и повернулась, чтобы продолжить свой путь. Как ни омерзительно мне было, я обогнал ее, остановился перед ней и принял самое умоляющее выражение, какое только мог.
- Мисс Бланди, молю вас. Выслушайте меня.
Быть может, выражение моего лица было более убедительным, чем я полагал, так как она остановилась и с вызывающим взглядом, в котором я с радостью заметил и некоторый страх, сказала:
- Ну? Я слушаю. Говори, а потом оставь меня в покое.
Я глубоко вздохнул и лишь тогда принудил себя произнести:
- Я пришел испросить у вас прощения.