Звенели, стучали, терлись друг о друга амулеты, вразлет поднялись седоватые волосы, волхв поднял руки, заканчивая Песню - и замер...
Долго стоял он, недвижим, с закрытыми глазами, освещенный трепещущим светом четырех костров. Луне уже начало казаться, что недоброе что-то приключилось с его учителем, но вот волхв опустил руки, вздохнул, и не раскрывая глаз, опустился на землю. Опустился - и уснул.
Теперь будет спать до утра, а Лунино дело - вокруг стражей ходить. Никто не должен потревожить сон волхва, иначе чародейство не удастся, впустую пройдет...
Шык проснулся на рассвете, когда прогоревшие костры уже и дымится перестали. Луня, намаявшись за ночь, сидел поодаль, с луком на коленях.
- Устал? - улыбнувшись, спросил волхв, и не дожидаясь ответа, встал, потянулся всем своим далеко не старым, не смотря на года, телом, шагнул с пригорка к поклаже:
- Давай-ка поедим чего есть, оголодал я, с предками да богами разговаривая.
За едой Шык рассказал Луне, что же поведали ему предки и боги:
Велика Смута затевалась в мире. Нежить, нелюдь, все вредные человеку силы словно взбесились. А взбесил их и на людей яро кидаться заставляет Страх, Великий Страх, что наплывает на землю со всех сторон, идет изнутри её, и Страх этот в том, что скоро конец всему придет, погибнут все звери, и птицы, и люди, но потом, много лет спустя, все вновь возродится, все кроме нелюди да нежити. От того-то и бесятся нечистые, от того-то и ярятся...
- Так это, дяденька, и мы что ли погибнем? - опасливо спросил Луня, тревожно озираясь, словно вот уже сейчас погибель наступит.
- И мы, Луня... - мрачно подтвердил волхв: - Мыслю я, затем нас Великий Вед к себе и зовет - хочет он Лихо это отвести, но вразуми меня Влес, если я сейчас знаю, что есть суть близящейся беды, и как нам от неё спасаться...
* * *
Отдыхали весь день. Луня спал, измученный бессонной ночью и тревожными речами волхва, а Шык просто отдыхал, глядя в голубое летнее небо с белыми курчавыми шапками облаков. Общение с предками и богами много сил отнимает, тут уж не до скачки на конях, отлежаться надо, отдохнуть...
К закату собрались в путь. К излету лета ночи стоят темные, но арпаки с дороги не собьются, Ход им знаком, они его чуют, не нюхом даже, а душой своей конской, и поэтому ходко идут в кромешном мраке, уверенно попирая копытами дорожную пыль.
Ночью, вернее, ближе к утру, подошли к краю Черного леса. Луня сразу понял, что именно Черный, а никакой другой, лес встал стеной по правую руку от Хода - даже в темноте густел он налитым мраком, словно черной стеной отделяя сам себя от остального мира.
Светало, яснели деревья, земля и небо вокруг, и лишь Черный лес оставался таким же темным, что и в глухую ночь.
- Он и днем такой? - спросил Луня волхва, невольно понижая голос до шепота. Шык усмехнулся:
- А ты думаешь, почему его Черным нарекли? Погоди, Яр взойдет, сам увидишь - и деревья, и трава, и даже цветы, все в этом треклятом лесу чернее ночи! Но ты особо в ту сторону не гляди - не ровен час, поймает твой взгляд какая-нибудь тварь, потом беды не оберешься, Чур нас от этого! Смотри лучше налево, вишь, вон вершины Ледяного хребта солнце уже окрасило - лепо! Вед мне сказывал, что ары хотели Ход ближе к горам провести, от Черного леса подальше, да там своя напасть оказалась - туман чародейский. Наплывает тот туман с гор, людей и животных разума лишает, одни влоты, что с заката сюда забредают, чары туманные терпят, да и правду сказать, у влотов разума с овечий говяш, им и терять особо нечего!
За разговорами солнце взошло, Луне сразу стало веселее. В сторону Черного леса он старался больно-то не смотреть, как волхв советовал, но все же не удержался, глянул - и подивился тому, как чудно выглядело все в колдовском лесу.
Действительно, и травы, и деревья, корявая родня родских елок да листвениц, и кусты, и даже крупные, красивые цветы, что росли под деревьями - все было непроглядно черным, словно кто-то специально красил лес, коптил его, заливал смолой и дегтем.
Дневали снова на горке, на лесистом холме к полуночи от Хода. Спали в очередь, правда, Шык дал Луне волю, но зато потом отправил на охоту.
Луня бродил-бродил по распадкам, спугнул зайца, потерял три стрелы и упустил косого. Злой и усталый, возвратился он к костру, виновато развел руками, мол, обиделась на что-то Зева, не помогла.
Шык покачал головой, пошарил в котомке, выкатил на смуглую ладонь катышки мурцы. Вскипятили воду, заварили листья дикой малины, кинули мурцу - получилось остро воняющее медвежатиной хлебово, жирное и духовитое. От мурцы по жилам побежал огонь, в желудке образовалась приятная сытость, но надолго мурцы не хватит, она и запасается на самый черный день, когда никакой другой еды нет, и человек с голоду пропадает.
- Если завтра мяса не добудем, придется постится! - объявил Шык, когда они уже собрались в дорогу. Луня только криво усмехнулся - "добудем"! Ему, Луне, добывать придется!
Снова всю ночь скакали. Небо затянуло облаками, временами шел дождь. Ни зги не было видно в ночном мраке, лишь Черный лес выделялся слева ещё более черной полосой темени, как будто жирным углем провели по черной коже. Черное на черном, мрак во мраке...
У Луни стыла кровь в жилах, от голода дрожали руки, все тело покрывал холодный пот. Волхв говорил, что это дает о себе знать лесное чародейство, которое стало ощущаться тут после того, как спали арские чары Хода, призывал крепится и надеется на богов и предков, но Луня все больше и больше слабел, и телом и духом.
Так прошло два дня, вернее, две ночи. На третий день Зева смилостивилась, и Луне удалось подстрелить косулю. К сурковой шкурке, добытой, казалось, давным-давно, чуть ли не в другой жизни, добавилась пятнистая косулья, путники попировали всласть, присолили мясо и теперь были с каким-никаким припасом.
Голод отступил, но жутковатая одурь чернолесных чар не отпускала Луню. Порой ему начинало казаться, что все это - сон, страшный морок, насланный злой Видью, богиней дурных снов, и надо только собраться с силами и проснуться. Но проснуться не получалось, и от того становилось ещё страшнее...