Выбрать главу

— Выслушай меня, шахово величество, — твердо начал Кузьма, чуть побледнев в лице. — У своего государя-царя мы, может, и последние люди, а для тебя, не прогневайся, первые. Мы перед тобой Москву представляем, и что нам в бесчестье, то и всей земле русской в поруху. Не в обиду тебе говорю, шахово величество, не в обиду и прими мое слово! Хоть и не послы мы и посольского дела справлять не можем, а все же от лица Москвы пришли мы в твое царство не с враждой, а с любовью и дружбой!

Шах молчал, тяжело дыша.

Но вот на его лице появилась улыбка, и он ласково обнял Кузьму за плечи.

— Спасибо тебе за смелый ответ, — сказал шах от души. — Вижу, не только в великих землях сила державы вашей, не только в богатстве, в огненном бое. В людях ее сила!

И, придя в веселое расположение, шах стал спрашивать, где на Руси водятся кречеты.

— Во многих местах нашей земли водятся кречеты, — отвечал Петр Марков. — И в Холмогорах на Двине, и на Белом озере, и в далекой Сибири.

— Сибирь… — повторил шах и снова спросил у Кузьмы. — А велика ли сибирская земля?

— Очень велика, шахово величество. Велики и многоводны реки сибирские, безмерны леса, высоки до небес горы, бескрайни степи.

Шах недоверчиво взглянул на Кузьму:

— Уж не рассказываешь ли ты мне сказки о своей стране, как это в обычае у послов?

— Я не посол, шахово величество, — спокойно ответил Кузьма, — и посольские обычаи мне неведомы. Я воин и просторы сибирские изведал, сидя в конском седле, гоняясь за злым Кучумом-царем.

— Вижу, ты правду говоришь мне, — милостиво сказал шах. — О Кучуме-царе, верно, слышал и я. Где же он сейчас, Кучум?

— Сейчас не скажу, жив ли даже, а года три тому, бегая от государевых людей, промышлял он грабежом да разбоем.

— А идет ли какой доход Москве от сибирской земли? — спросил шах. — Ведь земля эта пуста и безлюдна!

— Нет, шахово величество, не пуста земля сибирская, а устроена. По великой Оби-реке и другим сибирским рекам поставили государевы люди больше тридцати городов, и старых городов было там до двухсот. И живут ныне в Сибири многие государевы воеводы, и на житье устроены там многие дети боярские, и казаки, и стрельцы. И дань с сибирской земли идет Москве немалая: соболи, и лисицы черные, и иной зверь всякий…

— Да-а, — медленно произнес шах, — поистине велика и богата земля ваша…

Не успел шах кончить речь свою, как перед ним встал юный персиянин, бесшумно взбежавший по лестнице.

— Чего тебе? — строго спросил шах.

— Посол султана просит предстать пред твои светлые очи, славнейший из славных!

— Пусть войдет, — сказал шах и кивнул Мелкуму, который тут же сошел с лестницы, навстречу послу.

Серега шепотом перевел сказанное посольским людям, и поп Никифор, помня о наказе, вопросительно взглянул на Кузьму: не дозволено посольству находиться у шаха в одно время с послами других государей! Но Кузьма, видать, решил по-иному и на взгляд попа не ответил…

37

Двое юных дворян в сопровождении Мелкума ввели под руки в палату пожилого, дородного турка в богатой одежде и помогли ему подняться по лестнице.

Остановись перед шахом, турок пал ниц, поцеловал туфлю шаха и тяжело поднялся. Шах рукой указал турку место вдали от себя, и турок хмуро уселся у самого края скатерти.

— Я скажу тебе сейчас, Кузьма, — заговорил шах, — о чем ты задумался. Ты спрашиваешь себя: почему посла султана во дворец шаха вводят под руки, а московские должны сами идти? Угадал?

— Нет, шахово величество, не угадал, — отвечал, чуть помедлив, Кузьма. — Смею ли я судить о делах твоих и обычаях! О другом была дума моя: не забыть помянуть и об этом обычае в статейном списке, который должны мы представить в Посольский приказ на Москве…

— Помяни, Кузьма, — холодно сказал шах, — обязательно помяни. А все же ответь мне: как ты полагаешь, откуда возник этот обычай?

— Потому, верно, — отвечал укоризненно Кузьма, — что турецкий султан великий друг тебе, шахово величество…

Шах гневно посмотрел на Кузьму, но тут же сдержал себя.

— То — стародавний обычай, — сказал он, — а ввел его отец моего деда, славный шах Исмаил…

Шах замолчал, как будто что-то вспоминая.

— Послушай, Реджеб-ага, — обратился он к турецкому послу. — Может, ты скажешь нам, откуда взялся этот давний обычай?

Турок хмуро молчал, тяжело дыша, лицо его побагровело.

— Предки твои, шахиншах, — начал он хрипло, — высоко чтили великую и грозную Оттоманскую империю и потому оказывали послам ее особый почет. Вот, думаю, откуда взялся этот славный обычай…