Шах насмешливо посмотрел на турка и покачал головой.
— А мне, Реджеб-ага, совсем иначе о том рассказывали. — Шах повернулся к Аллаверди-хану, сидевшему напротив него, по другую сторону скатерти. — Помнится, от тебя слышал я эту правдивую историю. Расскажи ее нам!
— Не будет ли это в ущерб закону гостеприимства, предписанному алкораном, о светоч мира? — улыбнулся Аллаверди-хан.
— Правда всегда угодна аллаху.
И Аллаверди-хан начал рассказ бесстрастным голосом летописца:
— Это было еще при славном шахе Исмаиле. Шах Исмаил был не только великим государем, но и под именем Хатаи слагал божественные стихи, еще более славные, чем Хафиз и Хайям[12].
Злые соседи боялись и ненавидели шаха Исмаила, но не в силах были одолеть его в открытом бою и потому решили убить его.
Однажды во дворец Исмаила явился посол турецкого султана, пал ниц перед шахом и поцеловал его ногу. А когда поднялся с колен, то выхватил из ножен кинжал и пытался поразить шаха в самое сердце. Но приближенные Исмаила удержали преступную руку, и злодей в тот же час был посажен на кол на майдане. Вот с той поры и вошло в обычай: турецких послов вводят к шаху, крепко держа за руки… — Под руки! — сердито выкрикнул со своего места турецкий посол.
— Под руки, мой Реджеб-ага, — ласково подтвердил шах Аббас, — но только с недавнего времени. Так повелел мой отец, добрый шах Ходабенде…
Серега слово в слово перевел посольским людям рассказ Аллаверди-хана, и посольским людям по душе пришелся этот рассказ. Один только Вахрамеев помрачнел еще более: как бы не разгневал шаха этот самозванец Куземка, того и гляди, угодишь на кол заодно с ним, со смердом…
— Вот и запиши, Кузьма, в свое донесение моему брату об этом любопытном обычае, — смеясь, сказал шах. — Да смотри не забудь!
— Не смею забыть твою волю, шахово величество, — улыбнулся в ответ и Кузьма. — Да и с нас строго взыщут, если забудем…
Шах помолчал. По веселому взгляду его видно было, что он задумал новую игру и поведет ее при поддержке Кузьмы, уверенный, что тот не подведет.
— Скажи мне, Кузьма, — заговорил он, — как ныне ваш государь с крымским, с Казы-Гиреем царем? В дружбе ли?
Крымский Казы-Гирей царь, — точно по наказу отвечал Кузьма, — не раз нападал на Русь. А после присылал послов, чтобы уверить государя в своей любви и дружбе. Но государь наш этих послов не принял.
— Откуда же такая сила у Казы-Гирея, что он не боится причинять зло великому брату моему, московскому царю?
Этот вопрос не был предусмотрен в наказе, и Кузьма, подумав, ответил:
— Невелика его сила, шахово величество, и не на свою силу надеется Казы-Гирей, испытывая терпение государево. — Тут Кузьма посмотрел на турецкого посла. — И на чужую, видать, не слишком надеется, раз просит о дружбе…
— А с турецким султаном как ваш государь? В дружбе ли?
По наказу Кузьме следовало ответить: государь наш готов к дружбе с султаном, если султан перестанет делать набеги на русские земли и на то же Казы-Гирея толкать; а в противном случае готов и к отпору. Но ответ этот не был рассчитан на присутствие турецкого посла, и потому Кузьма дал иной ответ, подходящий к этому случаю:
— С тобой, шахово величество, государь наш помимо всех государей, навек будет в братской любви и дружбе.
— Знаю, — сказал шах, — верный мне друг белый царь Федор Иванович! А скажи мне, Кузьма, много ли пушек у вас на Москве?
— Пушек больших у нас много, — ответил Кузьма. — И ядра чуть не с человека будут. Когда государь наш посылает в поход воевод своих, тогда под большими пушками собирается до трех тысяч человек и более…
— Мне не раз говорили о том же и слуги мои, возвратясь из Москвы. И я рад, Кузьма, что услышал от тебя то же… — Шах обратился к турецкому послу: — Слыхал, Реджеб-ага, как велики пушки у русского царя? Донеси же о том султану. Ему, верно, приятно будет узнать, что у друга его, шаха Аббаса, такой сильный, могучий друг! Разве нет?
— Сила и дружба познаются не на словах, а на деле, о великий шах!
— Верно, Реджеб-ага! Но кто же решится проверить мечом крепость дружбы между мною и братом моим и силу двуединого нашего войска?
— Не ходи по самому краю, о шахиншах! — зло отвечал турок. — Помни о прошлом!
— О прошлом пусть вспоминают старухи, Реджеб-ага. Я гляжу вперед, а не назад!
— А подсчитал ли ты, шахиншах, — продолжал турок, — во что обойдется тебе дружба с Москвой? Сколько городов, золота, шелка придется отдать тебе за нее?
— Я помню, Реджеб-ага, сколько земель, городов, людей и богатств захватили мои недруги. А что касается дружбы… — Шах тронул Кузьму за плечо. — Скажи мне, Кузьма, велика ли держава брата моего?
12
Хафи́з (псевдоним, настоящее имя Шамседдин Мохаммед, 1300–1389) — персидский поэт, величайший лирик XIV века. Хайя́м Ома́р (родился около 1040 года, умер в 1123 году) — выдающийся персидский поэт, математик, философ.