Тут только вспомнил Кузьма о нищем персиянине и оглянулся. Но того уже не было, верно, скрылся в толпе.
— Прочти-ка, Серега, что тут написано, — сказал Кузьма, указывая на деревянную дощечку, прибитую к помосту.
— Я персидской грамоты не понимаю, а вокруг говорят: за хулу против шаха…
— Вон подо что подвели, супостаты!
На подворье возвращались молча, каждый думал о своем.
— А все же не задаром погиб старик, — будто про себя произнес Ивашка. — За родную землю жизни лишился…
И вдруг злобно добавил:
— Так и удавил бы проклятого Вахрамея!..
39
Миновало еще два дня, ни одна живая душа не появлялась на подворье: ни водоносы, приходившие раньше каждое утро, ни дворцовые слуги, носившие всякую снедь. Похоже было, что посольские люди остались одни в целом Казвине.
На третий день Кузьма послал Серегу с Ивашкой и Петром Марковым, кречетником, в город побродить по майдану, послушать людские толки. Они принесли оттуда важную весть: накануне вечером шах выехал из Казвина в Испаган-город…
— А кто тебе этакую дулю на лоб посадил, Ивашка? — сердито спросил Кузьма. — Иль опять за свое взялся?
— Какое там! — засмеялся Ивашка. — Бродили мы по майдану, налетели на Серегу три молодца, да мы их так отделали, что не скоро забудут…
— Ну и нам, понятное дело, маленько досталось, — скромно добавил Серега.
— Это кому же досталось? — ворчливо перебил его Петр Марков, кречетник. — Их-то чуть живых унесли, а мы, вот они, целехоньки!
— То Олпаново и Мелкумово дело… — в раздумье произнес Кузьма. — А народ как же?
— Народ, как водится, расступился, — сказал Серега. — А потом, когда мы тех молодцов уложили наземь, стали нахваливать нас да обхаживать. Поверишь, Кузьма, чуть целоваться не лезли!..
Кодя поставил на стол кое-какую снедь из последних запасов, оставшихся на подворье, и все, кроме Вахрамеева, которому еду относили в покой, уселись за трапезу. Только отобедали — на подворье пожаловали Мелкум-бек с Алиханом.
Мелкум начал разговор тихим голосом, как бы с печалью.
— Шахово величество, — сказал он, — посылая меня к вам на подворье, изволил говорить так: «Ни одного часу не могу я более терпеть, не видя грамот брата моего. Сердце болит от скорби, что за мои грехи не дал мне бог видеть его великих послов. И утешусь я лишь тогда, когда увижу брата моего грамоты любительные. Вся моя радость в том — более мне нечему радоваться. Почему же люди посольские не дают мне грамот брата моего? Почему скрывают их от меня?»
Тут Мелкум помолчал, словно не решаясь мешать свою речь с шаховым словом. Затем уже от себя громко, грубо добавил:
— Несите сюда коробьи с царскими грамотами, и да будет вам благо. Коли нет — на себя пеняйте!
Кузьма не спешил с ответом. Он глядел на Мелкум-бека, гадая, что тот затеял, на что решился.
— Мало схожа твоя речь, Мелкум-бек, с шаховой речью, — сказал он с усмешкой. — Уж больно цветисто ты говоришь…
— Не тебе, простому воину, судить о шаховой речи, — нахмурился Мелкум. — Когда говорят орлы, пчел не слышно.
— И не думаю я, чтобы шахово величество велел морить голодом посольских людей брата своего, нашего государя.
— Шахово величество приказал мне взять у вас царские грамоты. А раз вы их добром не даете…
— И не дадим, Мелкум-бек. Говорю тебе, мы не послы, и нет среди нас ни одного, кто бы на такое дело решился. Будь шахово величество в Казвине…
— Откуда тебе известно, что шахиншаха нет в Казвине? — воскликнул Мелкум и тут же понял, что сказал лишнее.
— Откуда известно? Добрые люди сказали. Не столь уж много в Казвине людей, что стоят заодно с шаховыми недругами, хоть и хитры они, эти недруги шаховы, и чужой казной сильны, а числом невелики.
— Кто ж такие? — вкрадчиво спросил Мелкум. — Назови их, и шахово величество озолотит тебя!
— Шаху, верно, и самому известны их имена и дела. Да только их час еще не пробил…
И Кузьма так гневно посмотрел на Мелкума, что тому показалось, будто шеи его коснулась холодная сталь палача.
— Довольно, посольский человек, — сказал он глухим голосом, с суеверным страхом глядя на простого русского воина. — В последний раз спрашиваю: отдадите или нет царские грамоты?
— Нет, Мелкум-бек, не отдадим.
— Не отдадите? — гневно закричал Мелкум. — Так не будет вам тут ни пищи, ни воды!
— Что ж, мы наймем подводы под свою кладь и уедем к шахову величеству в Испаган.