– Ли, – начал он, – я в жизни много необычного вижу. Ты же знаешь, как я однажды на леску акулу взял? Пятнадцать футов в длину, два пикуля[16] весом!
– Я не про рыбу, – сказал Па. – Хотя нет, и про рыбу тоже… – Он осекся, вспомнив рябь на воде и гигантские стаи рыб, устремившихся к ним.
– Так ты расскажешь мне, что тебя привело, или нет?
Внезапно Па испытал ужасное нежелание делиться своей тайной. Возможно, так все и есть – только они, только его младший сын способен отыскать этот остров. А коли так, то это их остров. И вот сейчас он расскажет Пак Хассану, а тот не поверит, его же тогда будут высмеивать не только в родном кампонге, но и тут.
– Ну так что? – поторопил его Пак Хассан.
– Да, я про рыбу, – солгал Па, – большая, как дюгонь, серебряная, точь-в-точь скумбрия.
Пак Хассан встрепенулся.
– Акула, э?
– Может, и так, – ответил Па. “Остров”, – подумал он, но задушил это слово. – Может, и акула. Не знаю, сын лучше разглядел.
– Но плавник ты заметил? С черной верхушкой?
– Не помню. Так удивился, никогда не видел раньше ничего похожего.
– Ох уж вы, юнцы, – рассмеялся Пак Хассан, – как что непонятное, сразу пугаетесь. Акула или нет – да если остановиться и приглядеться, то в море какой только рыбы не увидишь.
Па виновато улыбнулся. Эта роль была ему знакома. Пак Хассан обожал журить китайских рыбаков, особенно за спешку, за шумные моторки и грубые сети.
– Лучше вложи своему сыну в голову, – продолжал Пак Хассан, – что не надо лезть к акуле, тогда она тоже к тебе не полезет.
Каждый вечер за ужином Па наблюдал, как А Боонь отделяет от тушеных пророщенных соевых бобов ростки и лишь затем по одному отправляет их в рот, аккуратно запивая рисовым отваром. Он видел, что стоит младшему сыну открыть рот, как его тотчас же перекрикивает старший.
Па знал, как болезненно А Боонь переживает каждый тычок, которым награждает его мир, знал, что от каждого унижения уши у мальчика горят и желудок у него сжимается в комок, когда он ходит по пятам за отцом, неспособный от волнения сказать, чего ему хочется. Пока младший был маленьким, в кампонге часто удивлялись, как у Па родился такой сын – светлокожий, пугливый, с наивным взглядом, но на самом деле Па в детстве был таким же. А потом изменился. И причиной тому – взбучки, которые устраивал ему отец. Па наступил на горло собственной гордости, и эта горькая пилюля наделила его силой.
Проделать то же самое со своим сыном он не мог. Вместо этого он избегал мальчугана. По отношению к первенцу Па ощущал себя хорошим отцом, который растит хорошего человека. Он знал, что А Ям пойдет по жизни уверенно. Когда он ломает что-то, то всегда какое-нибудь мелкое, да и происходит это случайно, и починить несложно. В отличие от А Бооня, в нем не бродят мрачные силы. А младший, напротив, накапливает в себе печаль, и как с этим поступить, Па не знал.
Поэтому с островом Па медлил. А Боонь непредсказуем, дай волю – и его унесет, точно бумажный кораблик на отливе. Вот Па и изводил себя денно и нощно, не в силах решиться, пока однажды решение не приняли за него.
Приступы Дядиного кашля вернулись. Мокрого, глухого кашля, который Па узнал в первые же дни болезни шурина. Ма тоже его слышала, он это знал, и на лице ее появилось страдальческое выражение. Денег на то, чтобы позвать знахаря, не было, они и так уже задолжали Суи Хону, владельцу местной лавки, а его терпение не вечно.
Рыба, пойманная в тот день, когда они наткнулись на остров, позволила им оплатить еду почти на неделю и учебники А Бооня, но снадобья для Дяди грозили вновь затянуть их в трясину долгов. А ведь еще нужна курятина, чтобы варить больному бульоны, и ботинки для А Бооня – он же теперь школьник.
Дядя старался подавить кашель и по ночам, чтобы никого не разбудить, утыкался в подушку. Все понимали, что ему хуже, но молчали. Без денег все равно ничего не поделаешь. Даже мальчики, обычно не обращавшие внимания на горести взрослых, ходили по дому на цыпочках и носили чашки с водой в темную комнату, где лежал Дядя. Ма днем неизменно улыбалась, но по ночам часто поднималась и мерила шагами веранду.
Па больше не раздумывал об удаче и судьбе. Он решил поступить так, как должен.
На следующий день Па дождался возвращения сына из школы. Он заметил А Бооня, когда тот подходил к дому, а соседи приветственно махали ему и шутили. А Боонь смущенно махал в ответ, но упорно смотрел под ноги. Несмотря на замкнутость, А Бооня в кампонге любили, особенно женщины.
– Боонь, – сказал Па, – пошли, в море выходим.
– Ой. Сейчас?
– Да. Мне надо кое-что тебе показать, – сказал Па. Это была неправда, но иного объяснения он не придумал.