– А у вас дом около старого колодца, да? – спросила она. – В конце последнего кампонга? Хочешь, вместе домой пойдем?
А Боонь замешкался с ответом. Дорога занимает двадцать минут. Значит, все эти двадцать минут придется с ней разговаривать.
Ему одновременно хотелось и не хотелось. Наконец он покачал головой.
– Мне закончить надо, – показал он на тетрадь.
– Я тебя подожду, – предложила Сыок Мэй.
– Нет, я потом пойду побыстрей, меня Па ждет, – соврал А Боонь.
– Я тоже быстро хожу, – не отставала Сыок Мэй. И добавила, что бегает быстрее многих мальчишек в классе.
С этим А Бооню пришлось согласиться. Что тут скажешь?
– Ладно.
Сыок Мэй кивнула, села на свое место и погрузилась в чтение.
Никогда еще чистописание не доставляло ему такого удовольствия. Его карандаш словно зажил собственной жизнью, перелетая от одной клетки к другой, и каждый элемент получался полностью завершенным, хоть и без особого порядка. Оказывается, не так уж это и сложно. Закончив и отдав тетрадь недовольному дежурному (“Ну наконец-то!”), А Боонь вышел, а с ним и Сыок Мэй.
На улице А Боонь пустился бежать. Мимо тележки с лапшой, мимо домов, где на крыльце сидели кумушки, мимо маленького храма, окутанного жженым запахом молельных палочек. Чтобы срезать путь, А Боонь бросился через заросли, так что лаланг[17] минут пять хлестал его по икрам, пока не вылетел на главную дорогу, соединяющую все кампонги. И все это время он слышал позади дыхание Сыок Мэй – так близко, что оно почти обжигало ему шею.
Он остановился. Горло и легкие сдавило от нехватки воздуха. Совершенно невозмутимая Сыок Мэй стояла сзади.
– Ну что, ты готов? – Она приготовилась бежать дальше.
А Боонь посмотрел на дорогу перед ними. Склонившиеся с обеих сторон деревья, знакомый стрекот насекомых, словно рикошетом отскакивающий от стен этого сумрачного влажного коридора, который почему-то больше не пугал его, как в то утро, когда они шли здесь вместе с Ма. Лишь сейчас А Боонь заметил осколки света, пронизывающие этот лесной свод, услышал, как перешептываются листья.
Сыон Мэй встала в стойку бегуна, готового к соревнованиям, – так их учили на уроках физкультуры.
– Ну и кто у нас не отстает? – ухмыльнулась она.
Мокрая челка прилипла ко лбу, лицо раскраснелось от напряжения. Девочка самодовольно сдула с плеча несуществующую букашку.
А Боонь рассмеялся, но легким по-прежнему не хватало воздуха, поэтому вместо смеха он зашелся в икоте. Сыок Мэй похлопала его по спине, и от прикосновения ее твердой маленькой руки А Боонь залился краской. Чтобы не смотреть ей в глаза, он снова побежал, подныривая под низкие ветки, перескакивая через торчащие корни деревьев. Грудь, казалось, того и гляди лопнет, однако эта боль отзывалась радостным томлением. А Боонь все бежал, больше не пытаясь скрыться от Сыок Мэй, ему хотелось, чтобы все так же обжигало икры, чтобы ветер обдувал лицо. Девочка бежала рядом. А Боонь подумал, что она специально сбавляет ход, чтобы не обгонять его, ну да ладно.
Наконец там, где дорога сворачивала, они остановились. А Боонь огляделся – похоже, они миновали и малайский кампонг, и их собственный, а нужный поворот остался далеко позади. Они развернулись и пошли обратно. Неловкость исчезла, они принялись болтать. Сыок Мэй расспрашивала, чем занимаются его родители, есть ли у него братья и сестры, нравится ли ему школа и учитель Чи А. Каждый ответ она принимала с удивительной серьезностью, будто обычные ответы – это доверенные ей драгоценные камни. Особенно ее впечатлил рассказ о том, как А Боонь помогает отцу рыбачить. Сыок Мэй спросила, нельзя ли и ей как-нибудь с ними.
– Женщинам нельзя, – ответил он.
– Это почему? – удивилась Сыок Мэй.
Неужто она и впрямь не знает? А Боонь напомнил себе, что ее родители не рыбаки, и серьезно растолковал ей, что это плохая примета.
– А почему?
Он растерялся. Но потом нашелся с ответом: от этого морские духи злятся.
– Но почему?
– Я не знаю. – Он рассмеялся. Отчего-то признавать собственное невежество перед Сыок Мэй было совсем не зазорно. Даже почти приятно – получается, что они вместе выясняют, кто из них чего не знает.
Помолчали, и А Бооня вдруг снова накрыло смущение. Совсем он заболтался! Его никто никогда ни о чем не расспрашивал, а сейчас, когда это наконец произошло, он целых пятнадцать минут рассказывает о скучнейших подробностях собственной жизни. И он попробовал исправиться.
– А ты? У тебя есть братья и сестры? – выдавил он.
Сыок Мэй молчала, и он опять отругал себя. Зачем про семью спросил, это же запретная тема. Но удержаться от вопросов он не мог. Сыок Мэй опустила взгляд.