Слава богу, не пришлось опасаться отцовского гнева, что плохо следил тут за оборонительными сооружениями, – шведы на Москву не пошли. А может, и зря, что не пришли. Не к худшему бы вышло. С царем Петром по-своему расправились бы, а его, царевича, на отцовский престол, на то великое сидение и посадили бы, чтоб он для них в России всегда послушным был. Ну что ж, и пусть бы так. Худо другое, что отец опять вызывает к себе на Украину, где шведы стоят. Вдруг пошлет в сраженье с ними?!
Чтобы этой поездки избежать, бегал на погребицу испить ледяного квасу, – может, прознобит хорошенько, и о нем, в самом деле, захворавшем, сообщат отцу, подтвердив, что это не притворство.
А как все эти дни приятно было сознавать, что отца тут нет, что он далеко, а еще бы лучше, когда б совсем его не стало.
В длинные досужливые вечера, чтобы приятней коротать их, любил Алексей вести душеспасительные беседы со своим духовником протопопом Яковом и мечтать вместе с ним – какая жизнь пошла бы на Руси без ненавистного царя Петра.
Какая? Да самая простая. Для всего народа было бы благодеяние. Став царем, он, Алексей, море и Петербург отдал бы шведам; армию распустит, уничтожит флот, вернется к старым порядкам, заведенным на Руси дедом и прадедом; всех иноземцев выгонит; зимой в Москве жить станет, а летом – в Ярославле.
– Много зряшного было исполнено еще допрежними царственными мужами, – говорил Яков. – Зачем было царю Ивану Васильевичу идти воевать Казань, когда там только нехристь обреталась? И башкирские земли нам совсем не потребны. И напрасно твоя тетушка, правительница и царевна Софья Алексеевна, – со святыми упокой венценосную многострадальную рабу твою, господи, и сотвори ей вечную память, – перекрестился протопоп. – Но только понапрасну затевала она с князем Василием Васильевичем Голицыным Крым воевать. На что он нам, когда в нем тоже нехристи живут. И хорошо, что не дошли до того Крыма. Без него своих земель с избытком. А уж про чухонские и свейские края вовсе нечего нам говорить, хотя за них родитель твой чуть ли не голову свою готов положить… Ох, да и положил бы поскорей, но только тe края нам вовсе вчуже. Дальше Новгорода заходить не след, а перед Польшей – на Смоленске наш рубеж. Тверь да Москва, Рязань да Ярославль – вот они, самые родные, близкие и дорогие нам места, и на них простора хватит, чтобы храмами их украшать. И не пушки смертоносные стараться отливать, а сладкозвучные колокола взамен тех, что поснимал царь Петр, и чтоб они божественно-велию славу и богу и народу русскому возглашали… Ты чею?.. Задремал никак? – дотронулся протопоп до плеча Алексея, усыпленного вкрадчиво-напевным его говором. – Ну, потянись, потянись, вьюнош, расправь свои косточки… Я тебе, чадо милое, хочу присоветовать, чтоб так вот в вечернюю нору скука тебя не долила, – пригнулся протопоп ближе к Алексею, – приглядись ты к дворовой девке Никифора Вяземского, к Афросинье. Повесельше станешь жить. Сказать Никифору, чтоб показать ее привел?
– Ну что ж, скажи.
VII
По заверениям Мазепы, взятие Полтавы не могло составлять для шведов никакого труда. Комендант города полковник Левенц – свой человек, сумеет ночью открыть крепостные ворота, распахнет перед доблестными шведскими войсками самый город.
Но не знал Мазепа, что вместо Левенца комендантом Полтавы назначен был полковник Келин, а Левенц полтавчанами изгнан из города и скрылся неведомо куда.
Полтава стояла на правом берегу реки Ворсклы, образующей своими рукавами в окрестностях города довольно обширное болото. Хотя и называли Полтаву крепостью, но вокруг нее не было прочных каменных стен, и лишь невысокий земляной вал с деревянным частоколом опоясывал ее. Укрепления эти были слабы и предназначались для защиты от набегов крымских татар, но в течение последней зимы русские войска несколько обновили и усилили крепость дополнительными пристройками, которые обнесли высоким палисадом. Гарнизон крепости Полтавы состоял из четырех тысяч регулярных войск и двух с половиной тысяч вооруженных мещан.
Узнав, какова эта крепость, Карл XII посмеялся. Не нужно помощи какого-то Левенца; в Польше и Саксонии были старинные замки, защищенные высокими и толстыми стенами с глубокими рвами перед ними, и он, король Карл XII, штурмом брал эти замки, а с убогой Полтавой покончит в два счета.
Он вызвал генерал-квартирмейстера Гилленкрока и приказал ему, чтобы все было приготовлено к штурму Полтавы.
– Вы, генерал, должны сказать, в какой день мы возьмем эту крепость. Вобан всегда указывал срок, – вспомнил Карл об услужливом французском инженере и, чтобы польстить Гилленкроку, добавил: – А вы – наш маленький Вобан.
Гилленкрок не вдохновился этими словами, а уныло заметил:
– Думаю, что и сам Вобан призадумался бы, если бы увидел, какой у нас недостаток во всем, что нужно для осады.
– Вы говорите о такой ничтожной крепости? – усмехнулся король. – Ее гарнизон сдастся при первом же нашем выстреле.
Гилленкрок не увещевался.
– А я думаю, что находящиеся в крепости люди будут защищаться до последней крайности, и пехоте вашего величества сильно достанется при продолжительности осадных работ.
– Для этого у нас есть запорожцы, – отмахнулся Карл от его слов.
Но Гилленкрок продолжал возражать:
– Разве можно привлекать к осадной работе людей, не имеющих об этом никакого понятия, с которыми надо объясняться через толмачей и которые тотчас разбегутся, как скоро работа им покажется тяжелой и товарищи их начнут падать от русских пуль?
Карл начинал терять терпение убеждать этого вдруг струсившего генерала. Что такое с ним? Словно вызвался быть ходатаем русских, засевших в этой Полтаве.
А Гилленкрок продолжал:
– С нашими пушками ничего нельзя сделать, и придется захватывать крепость пехотою, которая при этом вся погибнет.
– Успокойтесь, генерал. Я вас уверяю, что штурм не понадобится. Отлично обойдемся и без этого.
Гилленкрок недоумевающе пожал плечами.
– В таком случае совершенно непонятно, каким образом город будет взят, если только необыкновенное счастье нам не поспособствует.
– Вот-вот, – не задумываясь, подхватил Карл его слова. – Мы совершим необыкновенное и за это пожнем честь и славу.
Гилленкрок ему уже надоел. Надо кончать этот никчемный разговор. Генералы, к которым принадлежит и этот квартирмейстер, настоятельно советуют перейти за Днепр и постараться снова войти в Польшу, но не понимают того, что это будет похоже на бегство и только вдохновит неприятеля. Заканчивая неприятный разговор с Гилленкроком, Карл сказал:
– Если бы бог послал ангела небесного с приказанием отступить от Полтавы, то я бы и тогда не отступил.
Все. Разговор окончен. Генерал Гилленкрок может удалиться. Девять пехотных полков легко и скоро справятся с Полтавой, и командовать этими полками Карл поручил генералу Шпарру.
– Действуйте, генерал. Виктория в ваших руках.
Под грохот ружейной пальбы шведские солдаты, предвкушая в городе хорошую поживу, волоча за собой штурмовые лестницы, ринулись на приступ. Вот уже несколько удальцов устремились к валу, уже забрались на него, но в ту же минуту с еще большей стремительностью полетели вниз. Все жители, вооруженные кто чем, стояли на крепостном валу рядом с воинами полтавского гарнизона. Воинскому опыту шведов противостояла отвага русских солдат и горожан. Жаркий двухдневный бой не принес шведам победы, и никто не сумел проникнуть за частокол палисада.
К неудовольствию Карла, дело с захватом Полтавы принимало затяжной оборот, и король распорядился предпринять правильную, а потому и надежную осаду города. Шведская разведка выяснила, что наиболее уязвимой частью полтавских укреплений оказывается их западная сторона, куда и следовало направить главный удар. Удар направили, но он оказался безуспешным. Тогда, пригнав большую партию запорожских казаков, сторонников Мазепы, шведские солдаты стали вместе с ними рыть широкую траншею, по которой можно было бы добраться до рва и вала, а оттуда неожиданно напасть на крепость. Но как было осуществить намеченную внезапную атаку, когда защитники Полтавы из своих укрытий зорко следили за всеми действиями неприятеля, и рытье траншеи, как начало осадных работ, сразу же было замечено. Полковник Келин решил внести в планы шведов свою поправку: в полночь бесшумно раскрылись крепостные ворота, когда шведские солдаты из сторожевого охранения видели свои шведские сны, и никто из них не сумел проснуться, продолжив свой смертный сон уже навечно. Солдаты крепостного гарнизона ворвались в траншею и наделали большой переполох среди работавших там землекопов. Неожиданность нападения была совершена не шведами, а русскими, которые, захватив весь шанцевый инструмент – кирки, лопаты, и мотыги, а также забрав пленных, возвратились в крепость.