– Себя при знамени дать на части изрубить, нежели знамь оставить, потому что вся рота по нем поступает, и каждый воин должен быть смелого сердца, – не раз говорил царь Петр.
Он не был таким полководцем, как его противник Карл XII, преследовавший во всякой войне главную цель – свое личное честолюбие. Петром руководила забота о благе отечества, а себя в военном деле он ставил на второе и даже на третье место, не стремясь стоять во главе полевого командования, и водить войска в битву предоставлял своим генералам. Но в этом Полтавском сражении решалась судьба не какого-то отдельного города, а судьба всей России, и Петр считал необходимым воодушевлять воинов своей личной доблестью. Он приготовился к этой битве, как к труднейшему испытанию, без воодушевления, но и без слабости, и находился в самих опасных местах.
Три пули летели ловить его жизнь: одна прострелила ему шляпу, другая застряла в орчаке седла, третья сделала вмятину на золотом кресте, висевшем у него на груди.
В тесноте завязавшейся битвы многим воинам нельзя было пользоваться оружием, и они боролись насмерть в рукопашных схватках, применяя свою силу и ловкость. Бой вначале шел с переменным успехом. Находившиеся в центре поля опытные, рослые и сильные шведские гвардейцы старались одолеть и потеснить один из батальонов русских солдат-новгородцев. Заметив это, Петр привел им на помощь еще два батальона их земляков, и от новых яростных ударов шведские гвардейцы, словно изумившись такой отваге, заколебались и несколько попятились. А боевой напор русских становился все сильнее. С лязгом и скрежетом ударялись один о другой, скрещивались штыки; ружейный и артиллерийский огонь обрушивался на шведские полки, а конница Боура и Меншикова с обоих флангов теснила их, смело врываясь в расстроенные ряды колонн. Поражаемые усилившимся огнем артиллерии, сминаемые конницей, уступая в рукопашных схватках, шведы после несмолкаемой двухчасовой битвы были разбиты наголову и искали спасения в бегстве.
Передвигаясь по рядам в коляске, Карл XII с первых же минут находился среди своих солдат в самой кипени боя, но вдруг налетевшее пушечное ядро ударило в упряжку, убило лошадей, и Карл упал. Уцелевшие из его охраны драбанты решили, что король убит, и этот страшный для шведской армии слух мигом облетел все полки, внося в них ужас и смятение. Но Карл был жив и даже не получил никакого нового ранения. Он приказал подать ему лошадь и, морщась от боли в раненой накануне ноге, сел в седло.
– Шведы, шведы!.. Вернитесь, шведы!.. – кричал он, видя отступавших и просто бежавших своих солдат.
Но никто его не слушал. Подскакал фельдмаршал Рейншильд и, задыхаясь, сообщил.
– Ваше величество, наша пехота потеряна.
Бросившись снова в сражение, Рейншильд вскоре оказался в плену.
Ошеломленный происшедшим, Карл не знал, куда ему направить лошадь, и лошадь тоже недоумевала, мотая головой. В ту же минуту она была убита и, падая вместе со своим всадником, подмяла его раненую ногу. От остро вспыхнувшей боли Карл потерял сознание. Из двадцати четырех драбантов, составлявших его личную охрану, оставались только трое.
– Спасайте короля!.. Короля спасайте!.. – метались они, крича друг другу.
Все еще находившегося без сознания Карла XII усадили в карету и увезли к Переволочне на берег Днепра.
X
Перед шатром Петра лежала беспорядочная куча шведских полковых знамен и штандартов. Русские войска после кратковременного отдыха были построены на поле недавнего боя, и перед ними появился Петр
– Здравствуйте, сыны отечества, чады мои возлюбленные! – взволнованно приветствовал он их. – Без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, имея любовь к отечеству, не щадили живота своего и на тысячу смертей устремлялись небоязненно. Храбрые дела ваши никогда не будут забвенны у потомства.
Он еще и еще раз благодарил солдат за храбрость и самоотверженность, а по окончании этого смотра был обед для всей русской армии.
– Данилыч, веди в шатер к нам знатных гостей. Будем принимать их, угощать, чтобы не порочили потом хозяев, – с довольной улыбкой обратился Петр к Меншикову, веля ему привести всех пленных генералов, штаб– и обер-офицеров.
Много наизнатнейших шведских персон – генерал-фельдмаршал Рейншильд, генерал-майоры Штанельберг и Гамильтон, принц Виртембергский со множеством офицеров высоких рангов, шведский министр граф Пипер с тайными королевскими секретарями – подведено было к шатру царя Петра.
Петр приветливо встречал каждого, будто действительно желанного и уважаемого гостя. Начиная с графа Пипера, они поочередно становились перед русским царем на колени и с низким поклоном подавали ему свои шпаги. От самых знатнейших пленников шпаги принимал Меншиков, а от прочих – генералы Репнин и Алларт. Потом со всей учтивостью и даже озабоченностью Петр спросил фельдмаршала Рейншильда о самочувствии королевского величества, и Рейншильд, печально и глубоко вздохнув, ответил, что король, будучи в болезненном состоянии, причиненном ему повреждением ноги, отбыл от армии, поручив оную ему, фельдмаршалу. Дыхания у Рейншильда не хватало, и последние слова он едва выговорил от подступавших слез и явного упадка духа.
Оглядывая столь знатных людей, Петр, будто сожалея о несбывшемся, сказал:
– Вчера брат мой Карл просил вас в сей день на обед в шатры мои, и хотя сам он не сдержал своего королевского слова присутствовать здесь, но мы намерение его выполним, и для того прошу вас не отказать вместе со мной откушать, – а чтобы иронические эти слова не были очень обидны для приглашенных, велел возвратить им шпаги.
Со всем радушием гостеприимного хозяина налил Петр каждому своей любимой анисовки, называя ее «приказною», и, поднимая свою рюмку, произнес:
– Я пью за здоровье учителей моих в военном искусстве!
– Кого так хорошо вспоминаете, ваше величество? – поинтересовался Рейншильд.
– Вас, господа шведы.
– Хорошо же отблагодарили ученики своих учителей, – с горечью покривил губы шведский фельдмаршал.
Ошеломило его это поражение. Никак он не думал, что русские окажутся такими сильными, полагая, что их армия, может быть, стала лишь немного подвижнее той, что сражалась под Нарвой. А оказывается, русские очень многому научились с той поры, и прав был генерал Левенгаупт, предупреждавший об этом короля после своего поражения под Лесной.
Да, научились многому. Победу под Лесной Петр называл матерью Полтавской победы, которая вот и родилась после той через девять месяцев.
О своем участии в Полтавской битве Петр мог смело сказать самому себе. «За людей и отечество, не щадя своей жизни, поступал как доброму полководцу надлежит».
– Взрослый, серьезный муж царь Петр в отличие от нашего короля, – уныло вздохнул Рейншильд.
А еще не так давно поступки короля Карла XII вызывали у него, Рейншильда, безоговорочную похвалу, например, как молодой король, учась отменной рубке, гонялся по залам своего дворца за скачущими ошалевшими баранами и на бегу рубил им головы. Похвально было, когда с одного взмаха сабли слетала прочь отсеченная голова. И никого нисколько не смущало, что дворцовые стены и пол были забрызганы бараньей кровью.
Нет, не доблестью, не учением воина было то единоборство с баранами, а лишь диким озорством разнузданного юноши.
Ах, Карл, Карл, как жестоко обманул ты всех своих шведов, которые были уверены в твоей непобедимости…
К вечеру были подсчитаны потери обеих сторон: в русской армии убитых 1345 человек и раненых 3290; в шведской – около 9000 убитых и 3000 пленных. Была найдена разбитая пушечным ядром качалка Карла, и это давало основание предполагать, что король убит. Искали его труп, но не нашли. В числе убитых шведов оказался, Адлерфельд – историк королевских свершений, пораженный ядром близ качалки короля. Своей смертью он поставил последнюю точку деяниям Карла XII.
Петр вспомнил, как в Польше, после битвы при Калише, Меншиков писал ему, что «радостно было смотреть, как с обеих сторон регулярно бились, и зело чудесно видеть, как все поле мертвыми телами устлано». Нет, не радостно такое и не «зело чудесно».