Но в последние два года, после сотни проведенных сеансов, мне было дозволено хоть краешком глаза взглянуть на его устройство. Разве нет?
Именно этот вопрос занимал мой ум во время той поздней прогулки. Через некоторое время я заметил, что навстречу мне кто-то движется. Сначала я не разобрал, кто это, мужчина или женщина. Но подойдя ближе, узнал хорошенькую горничную, недавно нанятую моей дорогой Джульеттой. Фантин, ты шла вдоль берега, глядя на бушующую стихию. Небо прояснилось, и в свете луны твоя белая сорочка светила, как маяк.
Я уже знал, что ты, как и я, находишься здесь в изгнании. В доме у Джульетты я видел тебя дважды или трижды, и всякий раз в глаза бросалась твоя печаль. Ты была укутана в нее, как в плащ. Она застилала глаза, меняя их цвет с голубого на блекло-серый. Ты даже пахла печалью. Так пахнут цветы, миг расцвета которых уже миновал. Увядающие цветы.
Я приблизился и увидел серебряную дорожку слез на твоей щеке.
Я оказался незваным гостем, но молча уйти было бы признаком неучтивости.
– Добрый вечер, Фантин.
– Добрый вечер, мсье Гюго.
В доме ты вела себя скромно. Там в моем присутствии ты опускала глаза и смущалась. Здесь же все было не так. Ты держалась открыто, почти вызывающе. Как будто берег принадлежал одной тебе – и я вторгся на твою территорию.
Я ступал на шаг позади. Должен признать: первые несколько минут нашей совместной прогулки я был настолько поглощен случившимся в моем доме, что почти тебя не замечал.
Погруженный в мысли, такие же мрачные, как море, я пытался понять суть того, что открылось мне вечером. Ни к чему не придя, я испытал потребность обсудить это с кем-либо посторонним. И спросил:
– Ты веришь в духов?
– Вы имеете в виду призраков?
– Ну да. Духи умерших. Веришь, что они способны с нами говорить?
Ты кивнула. Твои кудри вились на ветру, придавая важному вопросу оттенок некоторой фривольности и насмешки.
– О да. Я часто ощущаю присутствие матушки и чувствую аромат ее туалетной воды, когда никого нет поблизости. Это так утешает…
– Она и вправду говорит с тобой или ты просто вспоминаешь ее образ? Ты на самом деле полагаешь, что ее дух парит где-то рядом, смотрит на тебя, приходит к тебе?
Берег в этом месте был каменистый, и, начав отвечать, ты споткнулась. Я подался вперед, намереваясь тебя поддержать. И тут я ощутил твой аромат. Тот же самый, что в доме Джульетты, но теперь, вблизи, я ловил едва различимые оттенки, смешанные с запахом роз. Жасмин, лимон… На мгновение я зажмурился, желая запомнить странный запах. В доме Джульетты ты ходила с убранными волосами, спрятав их под чепец. Форма горничной скрывала пышную грудь и тонкую талию. Все это сейчас предстало моему взору. Густые темные волосы волнами спадали на спину. Там, в доме, ты была обычной служанкой. Здесь я увидел страстную страдающую женщину.
– Матушка говорит со мной, я верю.
Я сказал:
– Сегодня годовщина смерти моей дочери.
Слова набатом обрушились на нас. Они гудели колокольным звоном до тех пор, пока их не унес ветер и не заглушил шум волн.
– Я тоже потеряла ребенка, – прошептала ты. – Моя дочь родилась мертвой.
– Но ты так молода.
– Мне двадцать пять.
Ты произнесла это так, словно это глубокая старость.
– А что твой муж?
Твой взгляд снова устремился в морскую даль.
– Погиб?
Водная стихия забирает множество жизней, уж мне ли не знать?
– Он не был моим мужем. Но – да, погиб.
– Ты потеряла их обоих разом?
Ты отрицательно качнула головой.
– Но я все еще их оплакиваю.
– А если бы тебе удалось поговорить с матерью? Спросить, каково ей там, в загробном мире? Узнать, нашла ли она твою малютку и заботится ли о ней? Ты бы захотела?
– Конечно.
– Что бы ты отдала за такую возможность?
– Все, что попросят.
А затем ты взглянула на меня как на лишенного рассудка.
– Но ведь такого способа нет?!
– Возможно, есть.
И я рассказал тебе о сеансах. Я помню, сначала ты едва удержалась, чтобы не рассмеяться мне в лицо. Ты задавала вопросы, и я понимал, что ты считаешь меня глупцом и чудаком. Но шаг за шагом, слово за словом – и твое недоверие сменилось любопытством.
В тот момент ты оставила след в моем сердце. Ничем я не восторгался так сильно, как готовностью отбросить недоверие и открыть разум новому.
– Как звали вашу дочь?
Я ответил:
– Леопольдина. Но я звал ее Дидин.
– И вы говорили с вашей Дидин?
– Я не слышал ее голос. Но верю, что это она говорила со мной.
Ты внимательно посмотрела на меня. Уже не как на глупца – иначе.