— А разве Австрия не должна и нам всячески содействовать, согласно договоренностям? — я, подумав, тоже положил себе мяса.
— Австрия должна оказывать нам всяческое содействие в том случае, если на нас нападут! А Фридрих на нас не нападет. Он хоть авантюрист и выскочка, но не идиот, — и Елизавета швырнула салфетку на стол.
Вообще, похоже, что Фридрих сам офигел от такой подставы со стороны Августа, только этим можно объяснить тот факт, что, захватив Саксонию и оставив там армию, сам он свалил в Берлин и теперь не отсвечивал. Ситуация сложилась та еще: мы не могли наехать на Пруссию и потребовать отдать свое добро, потому что, чисто номинально это еще не наше добро. Австрия мяла титьки, пытаясь всеми силами избежать нового столкновения с Фридрихом, который уже оттяпал у Марии-Терезии часть территорий. Император же Священной Римской империи смотрел на всех нас выпученными глазами и пытался понять, что вообще происходит. К тому же на него наседал один из Шумиловых, требуя немедленно подписать документы по Гольштинии. В общем, весело было абсолютно всем. Всем, кроме меня, потому что меня это бесконечное ожидание задолбало до такой степени, что я однажды утром отбросил все свои попытки подстроиться под местных и полностью им соответствовать. Хватит. Баста. Хоть моему телу и шестнадцатый год пошел, разуму-то уже тридцать семь стукнуло, если учитывать те годы, что я провел здесь.
Так что, после очередной тягомотной и напыщенной беседы с теткой, которая тоже титьки мяла и никак не могла решить, что делать с Демидовыми, потому что, вроде бы с ними нельзя ничего делать, ибо их заводы очень важны для России, я не сдержался, и у нас произошла впервые очень бурная дискуссия. Ох, и наговорили же мы друг другу гадостей в тот раз, мама дорогая. Хорошо еще ума хватило выпереть всех слуг и орать друг на друга в ламповой интимной обстановке. А вообще тетушка у меня огонь! Она, кстати, после этого случая изменила свою манеру поведения окончательно, становясь реально довольно жесткой императрицей, на радость мне, честно говоря. Потому что жесткий правитель в это время — это хороший правитель, а я, как ни крути, на роль правителя пока вообще никак не тяну, ни как почти шестнадцатилетний, ни как почти сорокалетний, потому что все еще не разбираюсь в миллионе нюансов, вроде этой дикой ситуации с Саксонией. Саксонцы, кстати, тоже немного охренели от подобных заскоков. Но у них проблема другого плана, они вообще не могут разобраться, кто у них главный, и кому они налоги должны платить.
— Скажите, тетушка, а девушки вообще домой собираются? Или их папаши уже смирились с мыслью, что императрицами им в итоге не стать, поэтому отдали приказ найти здесь у нас женихов породовитие? — после недолгого перерыва, во время которого мы доели мясо и теперь я накладывал себе картошки, которая в обязательном порядке стояла на столе.
— Это тебе лучше знать, — чопорно ответила Елизавета, поджимая губы. — Тайная канцелярия в твоем ведомстве.
— Да, надо бы Воронцова загрузить, а то похоже, все расслабились больно, пока я последние технические детали в Ораниенбауме доделывал, — Воронцов отвечал за внешнюю разведку. Я уже успел оценить его ум и амбициозность, также, как и то, что он ненавидел Бестужева, с которым у меня ну вообще не сложилось, от слова «совсем». Да и вообще, нужно было сделать первый срез в работе обновленной Тайной канцелярии, как раз первый квартал подходит к концу.
— Эти твои словечки, Петруша, часто ставят меня в тупик, — Елизавета дотронулась до моей руки и слегка наклонилась в мою сторону. А судя по непонятному выражению, застывшему в ее глазах, я бы сказал... черт, я бы сказал, что сейчас, когда я практически перестал фильтровать свою речь, и у меня часто вырывались вроде бы и знакомые, но не применяемые к тем или иным процессам и событиям слова... я протер внезапно вспотевший лоб. У меня сложилось стойкое ощущение, что ее это заводит. Стараясь не глазеть в декольте, глубже которого я еще не видел ни разу, и стараясь не вспоминать про Ваньку Шувалова, являющегося моим ровесником, который как раз в этот момент помогал Криббе свести дебет с кредитом по акциям, а также напомнив себе, что слово «инцест» звучит наиболее отвратительно, когда его начинаешь рассматривать применительно к себе, я, улыбнувшись, ответил.