Привязав Сераба возле первого же длинного одноэтажного строения, – а всего их было с полдюжины, – Чина подобрала юбки и вступила в теплый, влажный сумрак маленькой прихожей.
Она еще не забыла, что в помещении, где содержатся черви, необходимо соблюдать исключительную чистоту, так как иначе они могут заболеть и погибнуть, и потому сменила перед входом свои маленькие туфельки на пару деревянных башмаков. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она открыла внутреннюю дверь и шагнула в цех.
Здесь, перед бесконечными рядами ящиков, в которых находились подрастающие гусеницы и их состоящий в основном из тутовых листьев корм, несла свое безмолвное дежурство некая полная китаянка. В руке она держала роскошное перо, выдернутое из хвоста одного из павлинов украшавших собой дикую природу острова. Узкие черные глазки женщины были сконцентрированы на ящиках. Прогуливаясь туда и сюда между ними, она временами останавливалась, чтобы подтолкнуть кончиком пера какого-нибудь слишком уж медлительного червяка: чем больше ест гусеница, тем быстрее она растет и соответственно тем скорее начнет завивать себя в толстый белый кокон, состоящий из нитей сырого шелка.
– Наше божество довольно, очень довольно, – сказала она в ответ на приветствие Чины. – После смерти твоего почтенного отца мы много ночей подряд курили благовонные палочки. И наши молитвы были услышаны.
– Да, были услышаны, – отозвалась, как эхо, ее напарница, скаля зубы в улыбке. Пошарив в кармане широкого передника, она извлекла оттуда небольшой моток. – Ты видела когда-нибудь пряжу с таким ярким блеском, а?
С наслаждением перебирая нити в руках, Чина согласилась, что пряжа прекрасна, выше всяких похвал. Слова ее были встречены обеими женщинами одобрительным хихиканьем.
Проследовав затем в ткацкую, Чина махнула рукой Дарвину Стэпкайну, который, стоя среди работавших станков, осматривал ткани, стекавшие с них золотой полосой прямо в корзины. При виде нее лицо его расцвело, и он поспешил ей навстречу. Приблизившись к ней, молодой человек, изогнув бровь, выразил надежду, что ей не доставляет особых неудобств повышенная влажность воздуха, типичная для этого времени года.
– Само собой, – заверила его Чина.
Дарвин стоял в полном исступлении, глядя в ее улыбающееся лицо. С кремового цвета лентами в волосах и в жакете цвета слоновой кости, мягко спадавшем до колен, Чина выглядела свежей и очаровательной. Слегка косящие зеленые глаза и розовые щечки приятно отличали ее лицо от однообразных темных туземных физиономий девушек, которые он привык созерцать каждодневно.
– Со смерти вашего отца здесь мало что изменилось, – заметил он в ответ на один из вопросов Чины, немало уязвленный тем, что она, казалось, больше интересовалась процессом ткачества, чем разговором с ним. – Глупо было бы влезать сюда с какими-нибудь надуманными новшествами, не правда ли? Методы вашего отца, как показала практика, и в самом деле наилучшие.
– Я вижу, что всю рабочую силу здесь составляют одни китаянки, – заметила Чина, заглядывая поверх станков в соседнюю комнату, где девочки в возрасте от десяти до тринадцати лет деловито сматывали шелк с лежавших в корзинках проколотых коконов.
– О, мы стремимся не смешивать ни при каких обстоятельствах представителей различных национальных групп! – воскликнул Дарвин, которого, судя по всему, приводила в ужас сама мысль о том, что такое может случиться. – Благодаря прозорливости вашего прадедушки у нас вследствие этого не возникает никаких проблем. Правда, для меня так и остается загадкой, каким образом он догадался, что между малайцами-мусульманами И' китайцами-буддистами могут возникнуть трения. К счастью для нас, малайцев вполне устраивает их роль полевых рабочих, и они с удовольствием занимаются выращиванием тутовых деревьев и возделыванием сои. А китайцы, в свою очередь, преуспели в откармливании гусениц. Вы же знаете, это очень деликатный народ. – И добавил с усмешкой: – Довольно уравновешенный, хотя и в темпераменте ему не откажешь.
– Да, я помню все это, – произнесла Чина, с интересом оглядываясь вокруг. В комнате стояла по крайней мере дюжина станков, и за каждым сидела китаянка с лицом, полуприкрытым пестрым платком. Процесс ручного ткачества требовал предельного сосредоточения, и посему женщины поприветствовали Чину лишь коротким кивком голйиы, после чего снова склонились над своей работой.
– Малайские кампонги по-прежнему располагаются на противоположном берегу острова, – продолжал Дарвин, надеясь, что Чина не сразу повернет к нему голову и он сможет подольше полюбоваться ее точеным профилем. Сознавая, что просто неприлично с его стороны смотреть так вот пристально на девушку, молодой человек, однако, был не в силах отвести от нее взор. Он, без сомнения, никогда не видел ничего подобного. Его сводили с ума и эта нежная линия брови мисс Уоррик, выглядывавшая из-под широкополой ^соломенной шляпки, и этот маленький прямой нос, и бесподобная пухленькая нижняя губка. – Уверен, вы не забыли, что малайцы Стараются держаться подальше от китайцев – своих товарищей по работе. Мы же теперь все чаще нанимаем последних, которые, кстати, будучи иммигрантами, отличаются куда большей терпимостью, чем здешние туземцы. – Внезапно он перешел на шепот, хотя шум станков и так заглушал его слова. – Откровенно говоря, сам я предпочитаю местных жителей, мисс Уоррик. Разузнать о них все гораздо легче, чем о тех, кто приезжает сюда издалека. Среди иммигрантов немало таких, кто совершил у себя на родине целый ряд преступлений.
Чина согласно кивнула, хотя и была близка к тому, чтобы рассмеяться. Насколько она помнила, Дарвин всегда опасался именно местных жителей, чьи темнокожие лица, как он уверял, скрывают множество секретов, о которых не стоит упоминать в порядочном обществе. Разумеется, страхи его не имели под собой никаких оснований, поскольку исключительно разумное правило, которого Кингстон Уоррик придерживался с самого начала функционирования плантации «Царево колесо» для поддержания атмосферы терпимости среди своих наемных рабочих из малайцев и китайцев, продолжало неукоснительно соблюдаться и через много лет после его смерти. Между тем эта формула-заповедь, зафиксированная сэром Кингстоном в его журнале, была до удивления проста: во избежание конфликтов необходимо лишь позаботиться о том, чтобы последователи одной веры как можно меньше контактировали с приверженцами другого культа, и выказывать равное уважение по отношению к каждой из этих религиозных групп.
Может, принцип этот и был несколько наивен, но он тем не менее прекрасно срабатывал не только при жизни самого сэра Кингстона, но и в более поздние времена, уже при сыне его и внуке. Рэйс Уоррик относил невежество и нетерпимость к главным причинам расового антагонизма, процветавшего в Сингапуре, Малайзии и на островах Индонезии, и прилагал все усилия к тому, чтобы дети его могли осознать величие богатого культурного наследия народов, среди которых они живут. В этом-то духе и воспитывалась Чина с самого раннего детства. Ей не позволялось обращаться к верующему человеку, когда тот прерывал работу, чтобы обратиться лицом на восток и произнести свои молитвы. И ей же предписывалось с пониманием относиться к верованиям туземцев, даже к тем религиозным воззрениям, которые порождали ужасающие обряды, связанные с демоническим культом. Ее научили говорить одинаково хорошо на китайском и малайском языках, основных на Бадаяне, а в классной комнате обязательным считалось чтение изречений древнекитайского трактата «Дао дэ цзин», или, как это переводится, «Книги о дао-пути и благой силе дэ».