Позже, когда он рассказывает об этом Элли и детям, в голосе его различима грусть. До войны он знавал многих людей театра, неистового Леви, которого так презирал его отец, молоденьких актрис, которые едва справлялись с текстом на идише, но сколько силы, сколько страсти было в их игре и как он тогда во все это верил…
Когда на следующее утро Герти подводит темноволосую к его пляжной кабинке, он впервые видит, как та улыбается. Поначалу девушка робеет, но, когда он говорит ей, что видел вчера ее на сцене, мало-помалу преодолевает скованность. Он узнает, что зовут ее Тиле, делает ей комплименты. Дескать, она выглядела как настоящая актриса, на что она с живостью возражает: хотелось бы надеяться, что выглядела она как настоящая невеста, она же не актрису играла. Доктору ее ответ нравится, оба смеются и явно не прочь познакомиться поближе. Да, подтверждает девушка, она из Берлина, и даже знает, кто такой господин доктор, в книжной лавке, где она работает, всего лишь пару недель назад она выкладывала на витрину одну из его книг. Подробнее она, похоже, рассказывать о себе не склонна, по крайней мере в присутствии стоящей рядом Герти, а раз так, господин доктор предлагает ей прогуляться вместе до мостков причала. Как выясняется, она хочет стать танцовщицей, и именно с этим связано ее подавленное настроение, ведь она в ссоре с родителями, которым вздумалось воспрепятствовать этому ее намерению во что бы то ни стало. Господин доктор не очень знает, как и чем ее утешить, избранная ею профессия столь же прекрасна, сколь и трудна, но если она верит в свое призвание, значит, действительно будет танцевать. Он лично уже сейчас видит ее парящей над сценой, видит грациозный изгиб ее фигуры, благоговейные, легчайшие взлеты ее рук и ног. Она мечтает об этом с восьми лет, чувствует в себе танец всем телом. Доктор долго ничего не отвечает, пока она, полуженщина, полудитя, выжидательно на него смотрит.
Они гуляют вместе и на следующий день, и через день тоже. Девушка долго думала над словами господина доктора, но не уверена, правильно ли его поняла. А доктор задним числом недоволен своим ответом, может, не стоило укреплять девушку в ее мечте, откуда у него такое право? Он рассказывает ей о своей работе в страховом агентстве и о том, что чувствует ночами, когда пишет, — правда, сейчас ему не пишется, да и в агентстве он больше не служит, он уже год как на пенсии, только благодаря этому и сидит сейчас тут, на причале, и беседует с очаровательной берлинкой, которая через несколько лет будет танцовщицей. Вот теперь она снова улыбается и приглашает доктора завтра к ним на ужин, вечером в пятницу у них в летнем лагере всегда бывает небольшой праздник, она уже и у воспитателей получила разрешение его позвать. Он соглашается сразу же, среди прочего и потому, что таким образом в свои сорок лет впервые в жизни будет праздновать канун субботы.
Уже после обеда он со своего балкона может наблюдать за приготовлениями. Он уединился в своей комнате и пишет открытки — о море и о призраках, от которых ему, похоже, пока что удалось бежать. Пишет Роберту[3] и Бергманам[4], подчас одними и теми же фразами, особенно пространно — о детях. От Тиле он узнал, что их летний лагерь называется «Детское счастье», и вот что в связи с этим он пишет: «Чтобы проверить свою транспортабельность, я после стольких лет головных болей и постельного режима сподвигся на небольшое путешествие к Балтийскому морю. В одном мне точно посчастливилось. В пятидесяти шагах от моего балкона расположен летний лагерь берлинского Народного дома для еврейских детей. Сквозь кроны и между стволами деревьев я вижу, как играют дети. Радостные, азартные, полные здоровья. Дети восточных евреев, спасенные западными евреями от берлинского лиха. По полдня и до глубокой ночи дом, лес и пляж наполнены детским пением. Когда я среди них, я не то чтобы счастлив, но на пороге счастья».
У него еще остается время для короткой прогулки, после чего он неспешно начинает готовиться к вечеру, достает из шкафа темный костюм, проверяет перед зеркалом, как повязан галстук. Ему любопытно все, что его ждет: сам распорядок праздника, пение, лица, — но и только, ничего больше он себе в этот вечер не сулит.
3
Роберт Клопшток (1899–1972) — один из поздних друзей Кафки, писатель познакомился с ним в 1921 г. в санатории.
4
Супруги Хуго Бергман (1883–1975) и Эльза Бергман (1886–1969) — друзья Кафки, эмигрировавшие в 1919 г. в Иерусалим.