Выбрать главу

2

Дора сидит за кухонным столом и, как назло, потрошит рыбу к ужину. Она уже несколько дней о нем думает, и вдруг, нежданно-негаданно, он тут как тут, и надо же, чтобы именно Тиле его привела, причем одного, без той женщины на пляже. Он стоит в дверях и первым делом смотрит на рыб, потом на ее руки, как ей кажется, с немым укором, но это несомненно он — тот самый мужчина с пляжа. Она настолько растеряна, что толком не слышит, что он ей говорит, а он что-то говорит о ее руках, такие нежные руки, говорит он, и такая кровавая им досталась работа. При этом смотрит на нее с живым интересом, явно удивляясь всякому делу, которым ей, кухарке, положено тут заниматься. К сожалению, он остается совсем недолго. Тиле хочет показать ему весь дом, он лишь на секунду задерживается около стола, и вот его уже и след простыл.

Какое-то время она сидит, словно оглушенная, слышит из-за двери голоса, смех Тиле, удаляющиеся шаги. Что же теперь, спрашивает она себя, представляет, как он уже стоит в комнате Тиле и даже не знает, что это и ее, Доры, комната тоже. Скажет ли ему об этом Тиле? Сдается ей, что скорее нет. Она вспоминает, как впервые заметила его на пляже, с этой женщиной и тремя детьми. На женщину она особо и не смотрела, а вот с него, молодого еще мужчины, почти не сводила глаз, следила, как он плавает, как двигается, как с книжкой в руках сидит в своей пляжной кабинке. Поначалу, из-за смуглого цвета кожи, она вообще решила, что он наполовину индиец. Ведь он женат, сказала она себе, на что ты надеешься, — и, несмотря ни на что, продолжала надеяться. Однажды пошла следом за ним и всем его семейством до поселка, он ей даже снился, впрочем, как и Ханс, но о Хансе сейчас лучше не думать, разве что по обязанности, потому что вроде так положено.

Два часа спустя, за ужином, она видит господина доктора снова. Он сидит далеко, на другом конце стола, рядом с Тиле, которая, кажется, того и гляди лопнет от гордости, потому что если бы не Тиле, он бы не пришел. Вот уже два дня как от нее только и слышно, господин доктор да господин доктор, он писатель, в пятницу вы его увидите, а оказывается, он не кто иной, как тот самый мужчина с пляжа. Тиле только что его всем торжественно представила, теперь произносится благословение, преломляются хлеба, разливается вино. У доктора такой вид, будто все это ему в диковинку, но он снова и снова, в течение всего ужина, посматривает на нее, этим странным взглядом, полным тоски и, как ей кажется, давно ей знакомым. Позже, уже на прощание, он подходит к ней спросить, как ее зовут; его-то имя она уже знает, что ж, она называет себя. Он смотрит на нее своими синими глазами, кивает, раздумывая о ее имени, судя по всему, оно ему нравится.

Она говорит, да нет, почти выпаливает:

— А я вас видела на пляже, с женой, — хотя ведь точно знает, никакая это не жена, не может быть, чтобы жена, иначе отчего у нее стало так легко на сердце, когда он сегодня на кухне около нее остановился?

Доктор со смехом подтверждает ее догадку: это его сестра. И дети — это тоже дети сестры, здесь и вторая его сестра, Валли, с мужем Йозефом, вероятно, и они уже попадались ей на глаза. И тут же спрашивает, можно ли надеяться увидеть ее снова. Мне бы очень хотелось увидеть вас снова, говорит он, или: надеюсь, мы еще увидимся, — и она тотчас же отвечает: да, с удовольствием, потому что она тоже хочет увидеть его снова.

— Завтра? — спрашивает она, а сама так и хочет выкрикнуть: «Как только вы проснетесь! И вообще когда вам угодно!»

Он предлагает увидеться на пляже, после завтрака, хотя ей-то милей всего было бы встретиться с ним наедине у себя на кухне. Но он и Тиле тоже приглашает. Она, Дора, и думать забыла, что Тиле вообще существует на свете, но она тут как тут, к сожалению, и всякому видно, что она в доктора уже по уши влюблена, а ведь ей только семнадцать и с мужчинами у нее наверняка еще ничего не было.

Доре эта девчонка сразу понравилась, наверно, потому, что она и сама немного такая же: что на уме, то и на языке. Не сказать, чтобы Тиле такая уж хорошенькая, но сразу видно, сколько в ней жизни и как она любит свое тело, длинные стройные ноги, и вправду как у танцовщицы. Доре уже случалось видеть, как она танцует — и как плачет, а потом вдруг, в ту же секунду, уже смеется, словно апрельское солнышко, внезапно выглянувшее из-за туч.

Было уже далеко за полночь, а Тиле все еще во всех подробностях пересказывала ей визит господина доктора, слово в слово повторяя, что тот сказал о лагере, о доме, о еде, о праздничном настроении и о том, какие все радостные. Дора помалкивает, у нее свои впечатления, в которые она теперь вслушивается, которым тем или иным образом себя вверяет, словно и этот мужчина, и немногие мгновения, когда он был с ней рядом, и вправду есть нечто, чему ей следует ввериться. Тиле давно уже спит, а в ней только-только начинает вширь и вглубь расти что-то неведомое, то ли звук, то ли аромат, сперва почти неощутимый, а затем все более мощный, завладевающий ею всецело.