— Ладно, — наконец говорит он, отодвигая от себя тарелку с кашей.
Анджела сидит за столом напротив Роя. Она все еще в ночной рубашке.
— Ладно, в эту игру могут играть двое.
И тут Рой начинает наказывать ее собственным молчанием. Теперь он молчит. Но и она молчит. Они сидят над нетронутыми тарелками с кашей, уставившись друг на друга. Сцепились глазами. Воля Анджелы против воли Роя.
Малый, стоящий за прилавком этого работающего допоздна магазинчика, только что получил отставку у своей девушки, у девушки, которая однажды уже разрешила ему зайти дальше дозволенного… Джессика. Его Джессика. Она носила очки, и ее поцелуи были немного слюнявыми, и она была среди продвинутых учеников, но она принадлежала ему. А он… шестнадцатилетний, костлявый, прыщавый, да к тому же с ненавистью относящийся к своей нынешней работе. Это была единственная работа, на которую его взяли, а если бы не взяли, то пришлось бы и дальше пахать фасовщиком в бакалейной лавке неподалеку от дома. Но ему не хотелось, чтобы кто-нибудь из его школы видел, как он стоит за прилавком, а этот магазинчик расположен довольно далеко от его дома. Работу свою он ненавидел, но любил деньги, которые получал за нее. С этими деньгами он мог ходить на свидания. Если, конечно, было с кем.
Часы показывали почти полдень, когда эта девушка вошла в магазин. Она влетает в зал, не дожидаясь, пока дверь полностью откроется, и, пританцовывая, идет по проходу. Первокурсница, подумал он. Или второкурсница. Симпатичная. Каштановые волосы с рыжеватым отливом спадают ниже талии, почти как у Джессики. Фигура лучше, чем у Джессики. Тоненькая. Ноги длинные, стройные. Прелестные губы.
Анджела пролетает проход, ловит на себе заинтересованный взгляд парня. Крутится перед прилавком, перебирает пальцами блоки жевательной резинки, разложенные на открытой витрине.
— Какая ваша любимая? — обращается она к юноше.
— Любимая жвачка?
— Да. Хочу купить, но не знаю какую. Может, вы посоветуете?
Продавец откашливается. Никто еще не спрашивал у него совета.
— Мне нравится «Дентайн», — говорит он.
— «Дентайн»! Ясное дело, я тоже люблю «Дентайн», — она смеется. В ее смехе чувствуется какая-то преднамеренность. — Здесь наши вкусы сходятся.
Продавец согласно кивает. Улыбается. Он не знает, что у нее на уме, но пока все, что происходит, ему нравится.
— Сколько она стоит? Вроде сорок пять центов?
Он знает, что пачка стоит пятьдесят центов, но ему хочется показать, как он работает. Хочется произвести впечатление. Поэтому он проводит пачкой по сканеру, и на экране появляется цена.
— Пятьдесят центов, — произносит он ломающимся голосом. — Пятьдесят.
Анджела, вертя попкой, роется в карманах в поисках мелочи. Мальчик силится отвести взгляд от выреза на ее блузке, из которого прямо на него смотрят округлые прелестные грудки. Он смотрит в сторону, за нее, в проход. Снова ей в лицо. Концентрирует взгляд на ее лице.
— Нет мелочи, — говорит она, вынимая руки из карманов. — Вот только это. — И она, сконфуженно улыбаясь, протягивает ему двадцатидолларовую купюру. — Понимаю, что глупо давать вам двадцать долларов за то, что стоит пятьдесят центов.
Он успокаивает ее жестом руки.
— Не переживайте. Это обычное явление. Бывает, сюда заглядывают парни, чтобы купить банку воды, а протягивают сто долларов.
Со щелчком он открывает ящик кассового аппарата, вынимает из него сдачу. Подает девушке девятнадцать долларов и пятьдесят центов, пытаясь при этом прикоснуться к ее ладони. Она мягкая, такая, как он и ожидал.
— Благодарю, — говорит она и кладет сдачу в карман.
Ленточка на упаковке сорвана, пластинка жвачки отправлена в рот. Она наклоняется над прилавком, ее лицо в каких-нибудь двух футах от его лица.
— А ты, наверное, где-то учишься?
Юноша сглатывает слюну; молится про себя, чтобы голос его звучал по-мужски, и отвечает:
— Вроде того. Я учусь в Гамильтоне.
— Что ты говоришь? Здорово. Я дружила с ребятами оттуда и частенько ездила с ними на игры. Послушай… вот где я тебя видела. Ты же играл в их футбольной команде, так?
Краснеть он не желает. Что угодно, только не краснеть. Пытается не дышать, чтобы не покраснеть.
— Нет, — отвечает он. Ему так хочется приврать, приукрасить себя, но он не может. — Нет.
— Ты правду говоришь?
— Правду… да, я… понимаете, я участвовал в отборочных соревнованиях в команду, но… понимаете… но у меня были другие дела.
Анджела понимающе кивает головой.