— Какой задаток, — осаживает его напарник. — Лично я больше чем уверен, что миссис Изаксон можно избавить от излишних формальностей.
Он снова приподнимает шляпу, и его лицо, озаренное добрейшей улыбкой, прямо-таки излучает тепло. Она размышляет про себя: может, стоит организовать для них чай с печеньем или еще что-нибудь, пока они будут работать.
Тот, что меньше ростом, никак не может успокоиться.
— Вспомни, что было в прошлый раз. Какой скандал устроил мистер Ярров, когда мы забыли получить задаток…
— Ну ладно, ладно, с ней можно обойтись без формальностей…
— Да я-то понимаю, но мистер Ярров, чего я боюсь, так это…
Видеть этих милых мужчин спорящими было для миссис Изаксон невыносимо.
— Джентльмены, — вмешивается в спор она, становясь между ними и поднимая тонкую сухую руку, чтобы привлечь их внимание. — Я очень тронута вашим доверием ко мне, но правила есть правила. Я буду рада дать вам задаток.
— Мэм, это совершенно лишнее…
— Нет, нет. Я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. Вы не против, если я заплачу наличными?
— У вас добрейшее сердце, — восклицает полный, галантно приподнимая напоследок шляпу, — наличными даже удобнее, мэм.
— Тысяча двести баксов, — говорит Фрэнки. Он сворачивает стодолларовые купюры в трубочку, которую перетягивает резинкой. — Да, ну и здорово же ты обставил это дельце.
Рой сворачивает на шоссе. Ехать по улице ему не хочется. Миссис Изаксон дала им несколько пакетов сока, чтобы освежиться и утолить жажду во время предполагаемой поездки на склад. Сок предназначался для внука, сказала она, но он, когда ему исполнилось семь лет, почему-то перестал пить яблочный сок. И с тех пор картонные упаковки так и стоят в доме. Рой потягивает сок, он чуть горчит, а когда глотаешь, то в горле першит.
— Забавно, — рассуждает Фрэнки. — Я думаю, у этой бабы действительно были проблемы с крышей. Мой дядя работал кровельщиком и несколько раз брал меня с собой, когда я учился в школе. Конечно, снизу мы немногое могли разглядеть, но сбоку кровельные рейки выглядят сильно подгнившими. Ей надо серьезно подумать о ремонте кровли, иначе во время сезона дождей дом может превратиться в аквариум.
Рой снова приложился к пакету с соком. Справа и слева в соседних рядах проносятся автомобили. Он лишь боковым зрением улавливает стремительно мелькающие красные и зеленые пятна светофоров. Громко урча, его «шеви» мчится вперед. Но стрелка спидометра дрожит над отметкой «шестьдесят». Он показывал бы то же самое, окажись установленным хоть на велосипеде.
— Они, наверное, идут не меньше чем под девяносто, — бурчит он.
— Что ты сказал? — спрашивает Фрэнки, снова погрузившийся в колонку некрологов.
— Говорю, что они, наверное, идут не меньше чем под девяносто. Другие машины.
— Девяносто, — говорит Фрэнки, передразнивая задумчивый тон Роя. — Да, Рой, ты прав, они наверняка идут под девяносто. А вот смотри, еще один.
Он снова складывает газету, случайно отрывая угол страницы; этот кусочек, планируя, падает на пол. В ушах Роя невыносимо громкий шум, как будто в полуметре от него взлетает реактивный лайнер. Но шелест газеты и звук отрываемого угла — это ничто по сравнению с шумом, который производит обрывок бумаги, плавно опускающийся на пол машины, — кажется, что какие-то крылья, машущие у самых ушей Роя, время от времени бьют по барабанным перепонкам — клочок бумаги касается пола с таким грохотом, как будто кто-то запустил шар для боулинга в стекло громадной витрины. Пальцы Роя мертвой хваткой впиваются в обод руля; костяшки пальцев побелели и, кажется, приросли к пластмассе. Зубы стиснуты; челюсти сжаты; горло у кадыка пульсирует, заталкивая обратно рвущиеся наружу рвотные массы; переполненную глотку жжет кислотой, которая вот-вот фонтаном хлынет изо рта, сокрушая сжатые челюсти с таким шумом и болью, что…
— …он занимался торговлей бриллиантами, — прорезается сквозь шум в его ушах голос Фрэнки. И вдруг снова наступает тишина, и слышен лишь голос Фрэнки. И прежнее ощущение прошло.
— Кто он? — спрашивает Рой.
Машины за окнами уже не проносятся с прежней быстротой. «Каприс» теперь идет примерно с той же скоростью, что и остальные.
— Дельце следующее. Парень. При жизни он был торговцем бриллиантами. Умер от инсульта; детей нет, только жена. Насколько я себе представляю, они, должно быть, спали на мешках с деньгами, причем наличными. Мне кажется, на этот раз мы можем срубить намного больше. Не исключено, несколько штук…