— И вы связываете это с действием пилюль с сахаром, которые я вам дал?
— Вы сами связываете.
— Да, связываю.
Рой широко раскидывает руки.
— Именно об этом я и говорю. Сахарные пилюли, я раскрыл одну из них. Что в них еще?
Клейн садится глубже в кресло. Рой сидит как сидел.
— Как Анджела? — спрашивает Клейн.
Рой откашливается.
— Давайте не будем менять тему разговора.
— А мы ее и не меняем. Так как Анджела?
— Она уехала.
— Когда?
— На прошлой неделе, — отвечает Рой.
— В какой день?
— Я не знаю. Во вторник. Может, в среду. За несколько дней до моей поездки.
Клейн кивает. Тянется рукой к своему проклятому журналу. Рой хватает его и с силой отшвыривает прочь. Журнал, отскочив от стены, падает на пол.
Доктор Клейн кладет карандаш на стол, но по его виду не заметно, чтобы он испугался. Он как будто ожидал от Роя подобной выходки.
— Так вы говорите, она уехала… и давно?
— Шесть или семь дней назад.
— Угу. Семь дней.
Рой сжимает и разжимает кулаки. Нет, он не хочет ударить доктора, пока не хочет, но ему самому легче от того, что он держит доктора в напряжении.
— Вам что, это так важно?
— Вы разговаривали с ней, после ее отъезда?
Рой поводит плечами.
— Она же в школе…
— Значит, не разговаривали.
— Нет, ей ведь надо много заниматься. Я что, должен следить за ней? Она позвонит мне, когда сочтет нужным.
— А сами вы не пытались звонить ей.
— Нет. Так… лучше. Так, как сейчас. Она должна быть с матерью.
Клейн поднимает на Роя глаза:
— А вы уже начали замечать это?
— Что?
— Взаимозависимость. Анджела уехала и ваши… трудности.
Рой качает головой. Такого он не замечает. Это все штучки психиатра, только и всего.
— Док, вы дали мне сахарные пилюли. Объясните лучше, где тут взаимосвязь.
— Значит, вы ее не видите.
— Может, хватит, — вздыхает Рой. Он чувствует, что попал в затруднительное положение. Его терпение иссякло. — Что? Что я не вижу?
Клейн подвигает свой стул ближе, его колени касаются коленей Роя. Если он подвинется еще ближе, то разве что для поцелуя.
— У меня был один пациент, — начинает он. — Три-четыре года назад. В общем, хороший парень. Любил семью, любил друзей, делал для них все, что мог. Но дела у него не всегда складывались хорошо. Как и у каждого из нас, в его жизни случались потери. Большинство людей смиряется с ними и продолжает жить дальше. Но у этого человека было то, что мы называем дефицитом атрибутивности.
— Поясните.
— Забавный способ перекладывания вины за свои неудачи на других. Ну, например: в колледже он завалил экзамен по астрономии. И решил, что это произошло потому, что профессор имел что-то против него. Просто вдруг невзлюбил его.
— Может, так и было, — предполагает Рой.
— Возможно. Но это стало как бы моделью. Его поперли с работы. С трех разных мест. Почему? Каждый раз он объяснял свое увольнение тем, что начальникам не нравилась либо его прическа, либо его одежда, либо что-то еще. Кстати, жена его бросила. Почему? Думаю, что она выполняла свои обязательства. Но ведь и он должен был делать хоть что-нибудь. В одну из ночей дом сгорел дотла, потому что он заснул в своем кресле-качалке с сигаретой в руке. И что он сделал? Подал в суд на табачную компанию и магазин, в котором купил пачку сигарет. — Рой не может сдержать смех, Клейн вторит ему. — Вам это ничего не напоминает, Рой?
— Вы что, хотите сказать, что мне следует винить себя?
— Я хочу сказать, что вы смотрите не туда, куда надо, только и всего. Я говорю, что вы стараетесь во всем обвинить таблетки, хотя дело совершенно не в них. Я вел вас на сахарных пилюлях с того самого первого дня, когда вы пришли ко мне…
— Вы сукин сын…
— … и по вашему собственному признанию, вы чувствовали себя прекрасно. Вы приходили сюда на третьей, четвертой неделях, и все было как нельзя лучше. Обсессивно-компульсивная петля пропала, депрессия отступила, и к началу второго месяца лечения вы были на таком подъеме, какой вам никогда не доводилось переживать. Вы тогда буквально парили в облаках. Да вы и сами это знаете.
Отрицать этого Рой не может. Хочет, но не может.
— Да. Ну так что?
— А то, что вам больше не нужен эффексор. Я могу хоть сейчас выписать его вам. Возьмите мой блокнот и сами выпишите себе рецепт, и живите на нем, получайте его без всякого труда в ближайшей аптеке. Но это без меня, потому что вам это лекарство не нужно. Ведь вы уже не один месяц принимаете эти сахарные пилюли, и если бы они у вас не кончились и вы не пошли бы в аптеку, то никогда не почувствовали разницу. Так в чем проблема? Какой смысл начинать все сначала?
Ответ Рой знает. Пока не хочет говорить. Клейн не торопит его. Они в молчании смотрят друг на друга. На столе у Клейна звонит телефон, он не снимает трубку. Не делает и малейшего движения в сторону телефона. Ждет, когда Рой заговорит. Телефон вновь звонит, потом замолкает.
— Анджела, — вдруг произносит Рой.
— Анджела. Она уехала, и у вас снова начались проблемы. Все дело в Анджеле. Она вошла в вашу жизнь. Сделала ее лучше. Она, а не лекарства. Она. А сейчас ее с вами нет.
— Анджела, — повторяет Рой. — Это Анджела.
— Вы поняли это, и вы поняли себя.
У Роя уходит всего несколько минут на то, чтобы отыскать тот самый клочок бумаги среди беспорядка, царящего на кухне. Вдребезги разбитый телефонный аппарат валяется на полу. Его сломанные и растоптанные внутренности разбросаны по всем углам. Дверь холодильника осталась открытой, и вся еда в нем протухла и воняет. В таком виде он оставил дом, когда сломя голову ринулся в аптеку. Будучи не в своем уме… будучи не в своем уме.
Он находит листок бумаги с котятами на одной стороне и номером телефона на обратной. Пробует позвонить с телефона в гостиной. Не поломанного телефона. На автоответчике мигает индикатор. Одно сообщение. Он нажимает на клавишу прослушивания, надеясь услышать ее голос.
— Привет, приятель. — Это Фрэнки. Голос сдержанный, негромкий. — В ту ночь… сам не знаю, как это получилось. Мы были… так нехорошо… сам, наверное, понимаешь? Такое случается иногда. Ну… как бы там ни было, прости меня, идет? Я не… хотел. Ты ведь не собираешься заниматься бог знает чем, а у меня на примете дела, которые можно провернуть. Довольно легко, без всяких трудностей… ну ладно, захочешь поговорить, звони. Я на месте. Да и вообще звони. Я на месте.
Рой затирает сообщение. Он рад, что Фрэнки позвонил. Рад, что извинился. Рою надо сделать то же самое. Но не сейчас. Перед ним бумажка с номером телефона Анджелы. Звонить Фрэнки он сейчас не готов. С этим можно повременить.
Рой набирает номер. Ждет соединения. Надеется на то, что трубку снимет Анджела. Оставлять сообщения он не любит. Оставить сообщение — значит записать свой голос. А это уже западня. Кто угодно может прослушать его; узнать, что ему надо; использовать его голос для чего угодно. Но может быть и хуже — что, если она бросает свой телефон в доме где попало, и ему ответит Хедер? В этом случае он, конечно, может повесить трубку. Может повесить трубку и этим закончить все разом.
— Алло? — Мужской голос. Рой смотрит на листок бумаги, который держит в руке. На телефон. Он уверен, что набрал именно тот номер.
— Алло, — отвечает Рой. — Возможно, я неправильно набрал номер, здесь…
— Все может быть. — Хриплый скрипучий голос. Недружественный голос.
— Мне нужна Анджела.
— Что?
— Мне нужна Анджела. Это ее… Рой. Скажите ей, что это Рой.
— О-о-о. Да. — Молчаливая пауза. Рой слышит звуки телевизора, работающего где-то близко. Музыку, какие-то неясные бессвязные звуки. — Да, не вешайте трубку.