Выбрать главу

Но для нее теперь не оставалось ничего, кроме расставания.

— Ну-ка, принимайтесь за ужин, а не то я… — Троттер остановилась в поисках настоящей угрозы. Она глубоко вздохнула — …буду прыгать на столе и квохтать как индюшка.

— Правда? — Уильям Эрнест снял очки и вытер их о штаны, чтобы было лучше видно.

Напряженная улыбка мистера Рэндолфа сменилась нервной усмешкой. Гилли попыталась проглотить комок, застрявший в горле, и с хрустом отгрызла кусок от куриной ноги.

— Так-то лучше! — Троттер вытерла краем передника свое лоснящееся лицо. — Сегодня мы должны веселиться, а вы сидите будто на похоронах.

Она повернулась к мистеру Рэндолфу и почти крикнула:

— Знаете, мистер Рэндолф, ее семья родом из Вирджинии, округ Лудоун.

— О, это прекрасные места, мисс Гилли, прекрасные места. Родина вирджинских лошадей.

— А… там есть лошади, Гилли?

— Не знаю, Уильям Эрнест. — Трудно было представить себе маленькую неуклюжую леди верхом на лошади, а там, кто знает?

— А я могу их увидеть?

— Конечно, если они у меня там есть.

Гилли поймала предостерегающий взгляд Троттер — та метнула его поверх головы мальчика, — но Гилли притворилась, что не заметила.

— Я же еду не на край света, черт побери. В любую минуту ты можешь забраться в автобус и махнуть ко мне в гости.

Троттер покачала головой и положила руку на плечо Уильяма Эрнеста.

— Когда человек уезжает, детка, ему надо обвыкнуть на новом месте, притерпеться, — сказала она. — И бывает лучше спервоначала не мешать ему.

«Если ты хочешь сказать этим „никогда“, Троттер, так и говори. Неужели так оно и будет? Неужели я никогда больше не увижу всех вас? Неужели ты позволишь им схватить меня и уволочь? Не бросай меня, Троттер. Оставь мне хоть каплю надежды! Ну да ладно, придумаю что-нибудь».

— Я напишу тебе, Уильям Эрнест. И почтальон принесет письмо. Оно будет адресовано тебе.

— Мне? — переспросил он.

— Только тебе. — Она воинственно посмотрела на Троттер, но та сделала вид, что занята — передвинула на столе миску с салатом и поставила на ее место блюдо с мясом.

После ужина Гилли принялась за уроки, хотя знала, что делать это бесполезно: мисс Харрис никогда не увидит аккуратно выведенных цифр — доказательство, что Гилли Хопкинс хорошо усвоила метрическую систему. Покончив с домашним заданием, Гилли собралась было позвонить Агнес, но что она скажет ей — «до свиданья»? Да она никогда толком не сказала ей «здравствуй». Бедная Агнес. Что из нее получится, в конце концов? Провалится ли она от злости в тартарары, или чей-нибудь волшебный поцелуй превратит ее в принцессу? Увы, Агнес, к сожалению, в мире так мало тех, кто захочет поцеловать лягушку.

Нет, не станет она звонить. Может, когда-нибудь напишет Агнес письмо.

Уильям Эрнест проводил мистера Рэндолфа домой и возвратился с «Оксфордской антологией английской поэзии» — прощальный подарок Гилли от мистера Рэндолфа.

— Гилли, детка, да ты понимаешь, что это за подарок?

— Можно догадаться.

— Будто оторвал от сердца и отдал тебе.

Гилли провела пальцем по коричневой сморщенной коже книжного переплета — кожа была почти такая же, как у самого мистера Рэндолфа, но сравнение показалось ей слишком грубым, и она промолчала.

Гилли дождалась, когда Троттер, отдуваясь, поднялась по лестнице вместе с Уильямом Эрнестом — мальчику пора было укладываться, — открыла антологию и стала искать знакомое стихотворение:

Рожденье наше — только лишь забвенье.

Душа, что нам дана на срок земной,

До своего на свете пробужденья

Живет в обители иной…

Но не в бессильной немоте,

Не в первозданной наготе,

А в ореоле славы мы идем…

От мест святых, где был наш дом.

Стихи по-прежнему были совершенно непонятны. Если рожденье — это забвенье, то что ж тогда смерть? Но не в том дело. Ей нравилось само звучание слов, волшебство сменяющихся звуков:

…Но не в бессильной немоте,

Не в первозданной наготе…

Кто мог подумать, что эти простые слова могут расплескаться в такое море света? И ее любимое «И в ореоле славы мы идем…». Возникало ли это чудо из-за звучания слов или из-за неясной картины, которая, как комета, промелькнула в ее воображении?

«От мест святых, где был наш дом». Картина расплывалась. Может, этот дом и есть святое место?..

Ночью она проснулась и попыталась вспомнить сон, который ее разбудил. Сон был печальный, иначе почему же сердце, — точно комок плохо размятого картофеля? Ей приснилась Кортни. Кортни приехала за ней, но когда увидела ее, отвернулась и сказала грустно: «Никогда, никогда, никогда». Но это был голос Троттер. Гилли уткнулась в подушку и тихонько заплакала, почему и о ком — не знала. Может, из-за всей этой свистопляски, с которой она так старалась совладать, но не сумела.

А потом появилась Троттер, села на кровати и наклонилась к Гилли, пружины под ее тяжестью затрещали, распущенные волосы ее спутались с волосами Гилли.

— У тебя все в порядке, детка?

Гилли повернулась к этой громадине, пахнущей молоком и детской присыпкой. В темноте она не могла различить лица Троттер.

— Ага, — всхлипнула она. — В порядке.

Троттер подняла край своей пижамной кофты и осторожно вытерла глаза и нос Гилли.

— Я не имею права показывать свои чувства, детка, — сказала она. — Я тебе не родная мать, но, видит Бог, девочка, я так хочу, чтобы тебе хорошо жилось с твоими родными. И все равно… — тут ее зычный голос сорвался, — я просто не переживу, что ты уезжаешь от нас. — Громадное тело содрогнулось от громких рыданий.

Гилли поднялась и, как могла, обхватила громадину Троттер.

— Никуда я от тебя не уеду, — пробормотала она сквозь слезы, — ничего у них не выйдет. Они не могут увезти меня силком. — Троттер мгновенно затихла.

— Нет, детка. Ты должна ехать. Прости, что я ничем не могу помочь тебе.

— Я буду часто приезжать к вам.

Троттер засунула свою большую теплую руку под пижаму Гилли и стала гладить ее по спине, как Уильяма Эрнеста.

— Нет, малышка. Так не получится. Я уж говорила тебе сегодня в ужин. Доставила кого шлюпка на пароход, значит, уж там ему и быть. На двух палубах сразу жить нельзя.

— Я могла бы…

Большая рука, ласково скользившая вверх и вниз по ее спине, остановилась, и Троттер тихо сказала:

— Ты уж, детка, не делай нам всем еще больней.

Может, Гилли и не должна была успокаиваться, но она поддалась власти ласкового ритмичного движения большой руки, под которой хотелось свернуться в комочек, стать крохотным слепым котенком и забыть про весь этот вонючий мир.

Здесь, в тишине, в тепле большой ласковой руки, что снимала всю эту боль, можно было и забыть. И ею наконец овладела дремота. Она легла.

Троттер подвернула одеяло, бережно подоткнула простыню вокруг ее подбородка и ласково погладила.

— Я горжусь тобой, детка, слышишь?

— Ага, — шепнула Гилли и погрузилась в сон.

ДЖЕКСОН, ШТАТ ВИРДЖИНИЯ

Дорога до поселка Джексон в штате Вирджиния на большом старомодном автомобиле миссис Хопкинс заняла немногим больше часа. Но Гилли казалось, будто они ехали сто лет. Раньше каждый переезд на новое место она считала короткой остановкой по дороге, теперь — это был конец пути. До этого она готова была вытерпеть что угодно, ведь она верила: скоро приедет Кортни и заберет ее домой. Теперь пришлось примириться с тем, что Кортни не приедет. Она прислала вместо себя другого человека. Может, Кортни никогда не приедет. Может, она и не хочет приезжать.