«Единственным средством общения с [Флорентине] Амегино был плохой французский, на котором он говорил очень бегло, но произносил слова так, как если бы они были испанскими. Постепенно, однако, мы достигли основ взаимопонимания и свободно общались. Каждый день в половине пятого или в пять он обычно появлялся с подносом для приготовления чая [конечно, это был так называемый «парагвайский чай», yerba mate*, а вовсе не чай]. Я не мог позволить себе разочаровать его, признавшись, сколь велико мое отвращение к этому напитку, и невозмутимо поглощал две большие чашки. Во время чаепития мы обсуждали проблемы палеонтологии, миролюбиво пререкаясь, поскольку не могли прийти к согласию ни по одному вопросу; и все же мы никогда не выходили из себя, и все наша споры всегда оставались в строго объективной плоскости... Я ехал в Ла-Плату с сильным предубеждением [против Флорентине Амегино], но после недолгого знакомства это предубеждение полностью развеялось. Я не просто испытывал к нему уважение за его героическую преданность науке, но и стал ценить его работу, чего раньше не было» (Scott, 1939, с. 251).
Через год после визита Скотта Амегино назвал одно из своих любимых ископаемых млекопитающих Guilielmoscottia.
Большая часть ископаемых остатков млекопитающих, собранных Хэтчером и его сотрудниками, принадлежала к фауне, которую сейчас называют сантакрусской. В 1904 г. (опубликовано в 1905 г.) Скотт говорил о них на VI Международном зоологическом конгрессе следующее: «При взгляде на серию характерных сантакрусских млекопитающих нас сразу поражает своеобразие этого сообщества: ни один род этих млекопитающих не встречается нигде в северном полушарии, и, что еще более удивительно, эта фауна отличается от северных фаун не только на уровне семейств и родов, но и на уровне отрядов».
Эти слова, произнесенные другом Амегино, прозвучали похоронным звоном по его теории аргентинского происхождения многочисленных групп млекопитающих во всех остальных частях земного шара. В немногие оставшиеся ему годы жизни Амегино не отказался от своей теории: другие же палеонтологи пришли к выводу, что необычная, уникальная природа многих южноамериканских млекопитающих делает их, равно как и посвященные им исследования Амегино, еще более ценными и интересными.
Хэтчер и его сотрудники собрали также большую коллекцию беспозвоночных, главным образом раковин, из морских отложений, залегающих ниже сантакрусских слоев, из которых происходили ископаемые млекопитающие. Эта морская фауна нанесла второй сокрушительный удар по системе взглядов Амегино, так как послужила решающим доказательством того, что раньше только подозревали, а именно что возраст, который Амегино приписывал своей фауне, в действительности был сильно удревнен. Немецкий палеонтолог Арнольд Эдвард Ортман (Arnold Edward Ortmann), в ту пору временно работавший в Принстоне, изучив этих морских ископаемых, установил, что они, по всей вероятности, относятся к раннему миоцену и, во всяком случае, жили на десятки миллионов лет позднее эоцена — возраста, который приписывал им Амегино. А поскольку сантакрусские млекопитающие жили позднее, чем эти морские животные, они также никак не могли относиться к эоцену.
Здесь следует объяснить, почему определение относительного возраста ископаемых фаун млекопитающих Южной Америки представляло такую трудную задачу. Проверенный временем и все еще используемый метод датирования пород одного района или континента по отношению к породам другого основан на выяснении сходства или различия их ископаемых фаун. Например, при сравнении ископаемых млекопитающих из определенных слоев бассейна Бигхорн в Вайоминге с млекопитающими некоторых слоев лондонского и парижского бассейнов в Европе обнаруживается, что многие формы с обоих континентов близкородственны, а в некоторых случаях почти идентичны. Поскольку фауны млекопитающих на этих континентах изменялись во времени довольно быстро, очевидно, что слои, о которых идет речь, почти, а может быть, и совсем одновозрастны. Но к фаунам млекопитающих Южной Америки этот метод неприменим по причине, которую подчеркивал Скотт: многие из них практически не были связаны родством с млекопитающими других континентов. Однако, как обнаружил Ортман, этот метод все-таки оказался достаточно полезным применительно по крайней мере к одной южноамериканской морской фауне, которая была настолько сходна с фаунами других континентов, что это позволило установить ее примерный возраст. Так был приблизительно определен максимальный возраст великой сантакрусской фауны млекопитающих, а от этого опорного уровня можно было путем экстраполяции определить возраст некоторых других фаун млекопитающих, не связанных столь определенным образом с морскими слоями. Теперь разработаны другие методы датирования, которые используются в Южной Америке в сочетании с сопоставлением фаун. В дальнейшем мы еще к этому вернемся. Так, по-видимому, были установлены самые существенные позиции, необходимые для изучения истории южноамериканских млекопитающих, за исключением одного: отсутствовало разумное объяснение несомненного своеобразия столь многих изученных фаун. Теперь такое объяснение в самой общей форме представляется очевидным. Оно уже проступало в ранних работах Скотта и нескольких других исследователей, но четко Скотт его не формулировал по крайней мере в течение некоторого времени, а позднее — лишь с осторожными оговорками и ограничениями. Честь последнего вклада в построение основного фундамента принадлежит одному великому французскому палеонтологу, который, как и Скотт, сам не собирал остатки южноамериканских млекопитающих и даже в отличие от Скотта никогда не был на этом континенте. Это (Жан) Альбер Годри (Albert Gaudry), который в поздние годы своей жизни увлекся открытиями, сделанными братьями Амегино. Он попросил своего молодого друга, Андре Турнуэра (Andre Tournouer), который в то время работал в Аргентине, поехать в Патагонию и собрать там ископаемые остатки «во славу французской науки». Турнуэр ответил: «Я охотно поеду в Патагонию; Парижский музей получит эти ископаемые остатки». И музей их получил. Турнуэр подружился с обоими братьями Амегино и начиная с 1898 г. провел пять экспедиций в Патагонию, собирая фауну на местонахождениях, указанных ему Карлосом. Кроме нескольких коротких заметок, вышедших примерно в 1902 г., Годри посвятил ископаемой фауне, собранной Турнуэром, ученые записки, пять томов которых вышли в 1904 — 1909 гг. Он намеревался продолжать «если бог даст мне пожить», но бог не дал — Годри умер в 1908 г, в возрасте восьмидесяти одного года.