— Действительно, великолепно, — ответил господин Фелипе.
А к какой разновидности относятся эти черепахи? — спросил юноша.
— Это Cinosternon scorpioides, — ответил господин Мигель, — панцирь их достигает метра в диаметре, и весят они не менее шестидесяти фунтов.
До сих пор молчавший господин Баринас заметил, что научное название этих скорпиоидов Podocnemis dumerilianus, что, однако, не произвело на индейца ни малейшего впечатления.
— Еще один вопрос, — обратился Жан де Кермор к господину Мигелю.
— Ты слишком много болтаешь, племянничек, — пробормотал сержант, подергивая свой ус.
— Сержант, — улыбаясь, спросил господин Мигель, — зачем мешать вашему племяннику узнавать новое?
— Потому что... потому что ему незачем знать больше своего дяди.
— Согласен, мой дорогой Ментор[75], — ответил Жан, — но вот мой вопрос: эти животные опасны?
— Они могут быть опасны своей многочисленностью, и лучше не оказываться на пути сотен тысяч черепах...
— Сотен тысяч!
— Именно так, месье Жан. Ведь чтобы наполнить маслом десять тысяч бутылей, как это делается ежегодно, нужно не меньше пятидесяти миллионов яиц. А так как каждая черепаха откладывает в среднем сотню яиц, часть которых поедается хищниками, и так как, тем не менее, их хватает еще и на воспроизводство вида, то я полагаю, что число черепах, посещающих эту часть Ориноко, достигает миллиона.
В расчетах господина Мигеля не было преувеличения. Тут появлялись действительно мириады животных. Движимые таинственным влечением, они напоминают, по словам Элизе Реклю, живую приливную волну, медлительную и непреодолимую, сметающую все на своем пути, словно наводнение или снежная лавина.
Надо сказать, что люди истребляют черепах в огромном количестве, и в один прекрасный день вид может оказаться полностью уничтоженным. К великому сожалению индейцев, некоторые отмели, в частности пляжи в устье Меты, уже опустели.
Индеец рассказал, как ведут себя черепахи в период кладки яиц. Начиная с середины марта, примерно в течение трех недель, черепахи бороздят обширные песчаные отмели, выкапывают ямы глубиной до двух футов, куда они откладывают яйца, а затем тщательно засыпают их песком.
Индейцы ценят черепах не только за масло, получаемое из их яиц, но и за их нежное и вкусное мясо. Поймать черепаху в воде практически невозможно, но на суше ее достаточно перевернуть палкой на спину, и она становится совершенно беспомощной, потому что сама не может снова встать на лапы.
— С людьми такое тоже бывает, — заметил господин Баринас, — потеряв точку опоры, они уже не могут подняться.
Очень справедливое замечание, завершившее несколько неожиданным образом разговор о черепахах Ориноко.
Тут господин Мигель обратился с вопросом к индейцу:
— Скажите, вы не видели двух путешественников, плывущих вверх по Ориноко, которые были в Буэна-Висте четыре или пять недель назад?
Жан де Кермор с волнением ожидал ответа индейца, ведь речь шла о его соотечественниках!
— Двух европейцев? — спросил тот.
— Да... двух французов.
— Пять недель назад?.. Да, я их видел. Они провели здесь сутки, и их лодка стояла на том же месте, что и ваша.
— Они были здоровы? — спросил Жан.
— Здоровы. Двое крепких и жизнерадостных мужчин. Один из них охотник, мне бы таким быть. Сколько он подстрелил пум и ягуаров! И карабин у него завидный... С таким оружием не промахнешься, с пятисот шагов попадешь в голову оцелоту или муравьеду!
Индеец говорил с азартом, глаза у него блестели. Он ведь тоже был отличный стрелок и страстный охотник. Но как мог он со своим грошовым ружьем, стрелами и луком тягаться с современным оружием этого француза!
— А его спутник? — спросил господин Мигель.
— Его спутник? О, тот ищет всякие растения, собирает травы, — ответил индеец.
Тут индианка что-то сказала своему мужу на местном наречии, и тот тотчас же добавил:
— Да, да... я ему дал одно растение, очень редкое. Он был так доволен, что нарисовал нас одной машинкой... нарисовал на зеркальце...
— Наверное, он их сфотографировал, — сказал господин Фелипе.
— А вы нам не покажете эту картинку? — попросил господин Мигель.
Девочка встала. Открыв одну из стоящих на полу корзин, вынула оттуда «маленькую картинку» и протянула ее юноше.
Это действительно была фотография. Индеец стоял в своей излюбленной позе, на голове — плетеная шляпа, на плечах — накидка; справа от него — его жена в длинной рубашке, со стеклянными браслетами на руках и ногах; слева — девочка в набедренной повязке скорчила уморительную гримасу, как маленькая обезьянка.
— Я знаю, что они переправились через реку, добрались до Ла-Урбаны, где оставили свою пирогу, и пошли через льяносы в сторону восхода солнца.
— Они были одни?
— Нет, с ними был проводник и три индейца из племени мапойе.
— А с тех пор вы что-нибудь о них слышали?
— Нет, ничего.
Что стало с этими двумя путешественниками, Жаком Эллоком и Жерменом Патерном? Уж не погибли ли они во время своей экспедиции на восток от Ориноко?.. Может быть, индейцы их предали?.. Мало ли опасностей в этих неизведанных краях? Жан знал, что во время путешествия по Кауре господин Шафанжон чуть не пал от руки своих спутников и что он вынужден был убить коварного проводника, чтобы спасти собственную жизнь. Юноша был глубоко взволнован при мысли, что двое его соотечественников, возможно, погибли, как и многие другие исследователи этой части Южной Америки.
К полуночи гроза пошла на убыль. После проливного дождя небо очистилось. Появились звезды, еще влажные от омывшего небесный свод ливня. Блеснул и тотчас же погас метеор, как это обычно бывает, когда воздух насыщен электрическими разрядами.
— Завтра будет хорошая погода, — сказал индеец, прощаясь с гостями.
Ночь обещала быть спокойной, и путешественники решили вернуться в лодки, так как спать на циновках под навесом гораздо удобнее, чем в индейской хижине на полу.
На рассвете следующего дня они уже были готовы покинуть Буэна-Висту. Солнце поднималось над почти очистившимся горизонтом, а ветер тянул с северо-востока, что позволяло сменить шесты на паруса.
Впрочем, до Ла-Урбаны путь был недолгий, и, если ничто не помешает, они прибудут туда после полудня и останутся там на целые сутки.
Господин Мигель и его друзья, сержант Марсьяль и Жан де Кермор попрощались с индейцем и его семьей. Паруса были подняты, и «Марипаре» и «Гальинета» двинулись по узким проходам между песчаными отмелями. Один сильный паводок — и река, разлившись на несколько километров в ширину, затопила бы их.
Выбравшись из-под навеса, сержант и Жан вдыхали бодрящий воздух раннего утра. Парус предохранял их от уже горячих солнечных лучей.
Сержант Марсьяль, еще под впечатлением вчерашнего разговора, из которого он кое-что понял, спросил племянника:
— Скажи-ка, Жан, ты веришь всем этим историям индейца?
— Каким?
— Ну, о тысячах черепах, передвигающихся как армия на марше.
— Почему бы и нет?
— Мне это кажется невероятным! Легионы крыс, да, такое бывает... Но легионы черепах метровой длины...
— Их тоже видели.
— Кто?
— Ну, во-первых, индеец...
— Ба, россказни дикаря!
— И путешественники, которые плыли по Ориноко со стороны Ла-Урбаны, тоже их видели.
— О, мало ли что пишут в книгах! — ответил сержант, не слишком доверявший рассказам путешественников.
— Ты не прав, дядя. Это вполне вероятно, и, более того, это так и есть.
— Ладно... ладно! Но, во всяком случае, даже если это возможно, я не думаю, чтобы было опасно встретить на своем пути этих черепах!
— А если они перегородят дорогу...
— Так надо идти прямо по ним, черт побери!
— Но ведь можно упасть, и тогда они раздавят тебя.
— Может быть! И все-таки я хотел бы убедиться в этом собственными глазами.
— Сейчас уже поздно, — ответил Жан, — но четыре месяца назад, в период кладки яиц, ты бы мог сам все увидеть.