— Он надеется получить более подробную информацию в Сан-Фернандо, где полковник де Кермор находился некоторое время тому назад...
— Вот это меня и беспокоит, Жермен! Получив кое-какие новые сведения в Сан-Фернандо, он может решить отправиться дальше... очень далеко... либо в Колумбию, где текут Атабапо и Гуавьяре, либо к истокам Ориноко. А ведь это почти верная гибель...
Тут Жермен Патерн прервал своего друга.
— Ты ничего не слышишь, Жак? — вполголоса спросил он.
Жак встал, перебрался на нос пироги, прислушался, окинул взглядом поверхность реки от противоположного берега до устья Меты.
— Я ничего не вижу, — сказал он последовавшему за ним Жермену, — и все-таки... Да, на воде раздается какой-то шум, — добавил он, прислушавшись более внимательно.
— Может быть, стоит разбудить матросов?
— Подожди... Это не похоже на звук приближающейся лодки... Возможно, это просто плеск сливающихся вод Ориноко и Меты...
— Смотри... смотри... там! — сказал Жермен Патерн, указывая на черные точки в сотне футов от лодки.
Жак Эллок взял карабин и нагнулся над бортом.
— Это не лодка, но мне кажется, враг близок, — сказал он, прицеливаясь.
Жермен Патерн жестом остановил его:
— Не стреляй... не стреляй... Это совсем не кива! Никто не собирается нас грабить. Просто вполне добропорядочные амфибии выбрались подышать на поверхность.
— Амфибии?
— Да, ламантины...[93] они часто встречаются в Ориноко.
Жермен Патерн не ошибся. Это действительно были ламантины или, как их еще называют, морские коровы или морские свиньи — обычные обитатели венесуэльских рек.
Безобидные амфибии медленно приближались к пирогам, а потом, вероятно чего-то испугавшись, внезапно исчезли.
Молодые люди вернулись на корму, и Жак Эллок, снова раскурив свою трубку, возобновил прерванный разговор.
— Ты говорил, — сказал он Жермену, — что, по твоим сведениям, у полковника де Кермора больше не было семьи.
— Я в этом почти уверен, Жак! Кстати, мне вспомнилась одна деталь... Родственник жены подал на полковника в суд. Полковник проиграл процесс в первой инстанции в Нанте, но выиграл его в Ренне. Да... да... я теперь все припоминаю. Несколько лет спустя жена полковника — она была креолка[94], — возвращаясь с Мартиники[95] во Францию, погибла во время кораблекрушения вместе со своей единственной дочерью. Это был страшный удар для полковника — потерять все, что у него было самого дорогого в жизни! Оправившись от продолжительной болезни, он подал в отставку. А некоторое время спустя распространился слух, что де Кермор покинул Францию. Никто не знал, куда он уехал, пока не было обнаружено письмо, присланное им из Сан-Фернандо одному из своих друзей. Да, все именно так и было. Странно, что я мог забыть. Если бы мы расспросили сержанта Марсьяля и Жана, я думаю, они подтвердили бы мои слова.
— Не надо ни о чем их спрашивать, — ответил Жак. — Было бы очень нескромно с нашей стороны вмешиваться в их личные дела.
— Хорошо, Жак, но ведь я был прав, говоря, что сержант Марсьяль — не дядя Жана де Кермора, потому что после гибели жены и дочери у полковника не оставалось больше близких родственников.
Скрестив руки и опустив голову, Жак Эллок размышлял над словами друга. Может быть, Жермен ошибался? Нет! Во время процесса он был в Ренне, и все вышеизложенные факты упоминались на суде...
И тогда Жаку, как и любому другому на его месте, пришла в голову мысль: если сержант не родственник Жану, то Жан тем более не может быть сыном полковника, поскольку у того была одна дочь, погибшая в младенческом возрасте во время кораблекрушения вместе с матерью.
— Совершенно верно, — сказал Жермен Патерн, — этот юноша не может быть сыном полковника...
— И тем не менее он это утверждает, — произнес Жак Эллок.
Во всем этом было что-то неясное и даже таинственное. Неужели юноша стал жертвой заблуждения, заставившего его предпринять столь опасное путешествие? Конечно же нет. Наверняка сержант Марсьяль и его мнимый племянник располагали о полковнике де Керморе сведениями, противоречащими версии Жермена Патерна. Короче, вся эта загадочность и таинственность лишь подстегивали любопытство Жака Эллока и увеличивали его интерес к Жану де Кермору.
За беседой время шло незаметно, и в одиннадцать часов, оставив в объятиях Морфея[96] свирепого поборника Гуавьяре, господин Мигель и господин Фелипе пришли сменить молодых людей на посту.
— Вы не заметили ничего подозрительного? — спросил господин Мигель, стоя на корме «Марипаре».
— Абсолютно ничего, господин Мигель, — ответил Жак Эллок. — Все тихо и на реке, и на берегах.
— Будем надеяться, — добавил Жермен Патерн, — что ваша вахта будет такой же благополучной.
— Тогда спокойной ночи, господа, — ответил господин Фелипе, протянув через борт руку молодым людям.
По всей вероятности, господин Мигель и его коллеги посвятили часы вынужденного бодрствования обсуждению совсем иных вопросов, и наверняка господин Фелипе воспользовался отсутствием господина Баринаса, чтобы в очередной раз в пух и прах разнести его гипотезу, а господин Мигель слушал его со своей обычной доброжелательностью.
Вахта прошла благополучно, и в два часа ночи географы удалились под навес своей пироги, уступив место сержанту Марсьялю.
Сержант устроился на корме, поставил рядом карабин и погрузился в размышления. Душа его была охвачена тревогой — конечно же не за себя! — а за мальчика, спавшего под навесом пироги. Он мысленно снова переживал перипетии[97] путешествия, предпринятого по настоянию Жана, отъезд из Франции, переход через Атлантику, прибытие в Сьюдад-Боливар, плавание по Ориноко... Куда они направляются? Как далеко уведут их эти поиски? Какие сведения получат они в Сан-Фернандо? В какой забытой Богом деревушке решил полковник де Кермор окончить свою жизнь, такую счастливую вначале и столь трагически сломанную ужаснейшей из катастроф? И какие опасности грозят его единственному ребенку, решившемуся отыскать отца?
И потом, все шло не так, как того хотелось бы сержанту Марсьялю... Он предпочел бы путешествовать безо всяких попутчиков... И вот пожалуйста, «Марипаре» плывет рядом с «Гальинетой». Ее пассажиры вступили в контакты с его племянником, и разве может быть иначе при совместном плавании? А теперь еще эта злосчастная встреча с двумя французами... Как противиться общению с соотечественниками, как отказываться от услуг, которые те оказывают ему и Жану, заинтересованные и тронутые историей юноши. А в довершение всего эти молодые люди были бретонцы, из той самой Бретани... Право же, случай бывает порой удивительно нескромен и сует нос в дела, которые его совершенно не касаются!
В этот момент с востока донесся легкий ритмичный шум. Погруженный в свои мысли сержант Марсьяль не обратил внимания на этот едва слышный звук и не заметил четырех маленьких лодок, плывших по течению вдоль правого берега Меты. Бесшумно опуская весла в воду, они приближались к пирогам.
Куриары с двумя десятками кива на борту были уже в двухстах метрах от пирог, им оставалось лишь напасть на спящих пассажиров и перерезать всех до одного... И все потому, что, погруженный в свои мысли, сержант Марсьяль ничего не видел и не слышал!
Внезапно, когда всего лишь шестьдесят футов отделяли куриары от пирог, прогремел выстрел.
Тотчас же с одной из индейских лодок послышались крики.
Стрелял Жак Эллок, а следом за ним выстрелил из карабина Жермен Патерн.
Было пять часов утра и едва начинало светать, когда до слуха только что проснувшихся молодых людей донесся плеск весел. Пробравшись на корму своей пироги, они увидели, что нападение неизбежно, и выстрелили по куриарам.
Выстрелы разбудили и пассажиров и матросов. Географы выскочили с ружьями в руках из-под навеса «Марипаре». Жан появился рядом с сержантом, который тоже выстрелил в направлении куриар.