Глава XIII
ТАПИР — ЖИВОТНОЕ СВЯЩЕННОЕ
Когда утром двадцать первого сентября путешественники покинули уютную бухточку Матавени, до Сан-Фернандо им оставалось не больше трех с половиной дней пути. Если не возникнет никаких непредвиденных препятствий, через восемьдесят часов, даже при неблагоприятной погоде, они должны были добраться до цели своего путешествия.
Плавание шло как обычно: то под парусами, когда ветер был достаточно силен, то с помощью шестов и багров, то при помощи бечевы, когда иначе нельзя было справиться со встречным течением.
Было жарко. Тяжелые грозовые облака время от времени проливались теплым дождем, а затем жгучее солнце снова загоняло пассажиров под навес. Едва ощутимый ветер почти не давал прохлады.
В Ориноко, особенно с левого берега, вливались многочисленные безымянные речки, по всей вероятности исчезающие в сухой сезон. Но Жермен Патерн не выказывал желания исследовать их, да и географы тоже не удостаивали их своим вниманием.
Иногда мимо проплывали лодки индейцев пиароа, живущих на правом берегу. Индейцы без церемоний приближались к пирогам и предлагали свои услуги для бечевания. Их помощь с радостью принималась, а в благодарность они получали куски тканей, стеклянные побрякушки, сигары. Эти индейцы — очень умелые судоводители, и их помощь незаменима при переходе через пороги.
Наконец три пироги в сопровождении куриар добрались до расположенной на правом берегу деревушки Аугустино, которую господин Шафанжон не упоминает в своей книге по той причине, что в ту пору она еще не существовала.
Индейцы не слишком склонны к оседлому образу жизни. Они покидают поставленную на несколько дней хижину так же легко, как и лодку из древесной коры, в которой они перебирались на противоположный берег. Но, похоже, у недавно построенной деревни Аугустино имелись шансы на более долгую жизнь. Она уютно расположилась в излучине Ориноко между песчаной отмелью и покрытыми густыми зарослями холмами. А слева поднимался лес каучуковых деревьев, приносивших немалый доход сборщикам каучука.
В деревне насчитывалось около сорока круглых хижин с конической кровлей. Сойдя на берег, господин Мигель и его спутники были очень удивлены, не увидав ни женщин, ни детей: испуганные появлением посторонних, они скрылись в лесу. Навстречу им вышел индеец пиароа, лет сорока на вид, высокого роста, широкоплечий, крепкого сложения, с длинными до плеч волосами, в набедренной повязке и с веревочными браслетами под коленями и на щиколотках. Он шел по берегу в окружении десятка индейцев, выказывавших ему ясные знаки почтения.
Это был предводитель, вождь. Именно он выбрал для деревни это сухое здоровое место, где жители не страдали от обычного бедствия прибрежных районов — проклятых, невыносимых комаров. Господин Мигель, а за ним и другие пассажиры подошли к вождю, который говорил по-испански.
— Я рад приветствовать вас, тебя и твоих друзей, — сказал он, протягивая руку.
— Мы задержимся здесь ненадолго, всего на несколько часов, а завтра на рассвете уедем, — ответил господин Мигель.
— Ну а пока ты можешь отдохнуть в наших хижинах... Они в твоем распоряжении.
— Мы благодарим тебя и непременно посетим твою хижину. А ночь мы все-таки лучше проведем на борту наших пирог.
— Как хочешь.
— У тебя прекрасная деревня, — сказал господин Мигель, поднимаясь на берег.
— Да... она родилась совсем недавно и будет процветать, если найдет покровительство губернатора Сан-Фернандо. Мне кажется, президенту Венесуэлы должно быть приятно владеть еще одной деревней на берегу Ориноко.
— Мы обязательно сообщим ему по возвращении, что вождь...
— Карибаль, — сказал индеец с такой гордостью, словно это было имя основателя города или самого Симона Боливара.
— Вождь Карибаль может на нас положиться. Мы расскажем о нем и губернатору в Сан-Фернандо, и президенту Республики в Каракасе.
Таким образом, первое знакомство с жителями деревни прошло как нельзя лучше, и можно было рассчитывать на его счастливое продолжение. Господин Мигель и его спутники двинулись вслед за индейцами к расположенной на расстоянии ружейного выстрела от берега деревне. Жак Эллок и Жан де Кермор шли рядом, сержант Марсьяль следовал за ними.
— Ваш неизменный путеводитель, книга нашего соотечественника, мой дорогой Жан, — сказал Жак Эллок, — наверняка дает очень точные сведения об этих пиароа, и вы, должно быть, знаете о них больше, чем мы.
— Господин Шафанжон пишет, — ответил юноша, — что эти индейцы отличаются уравновешенным характером и не слишком склонны воевать. Обычно они живут в лесной чаще, вдали от реки. Похоже, что эти решили зажить по-новому, обосновавшись на берегу Ориноко.
— Вполне возможно, мой дорогой Жан. А их вождь, он, похоже, очень неглуп, очевидно, уговорил их построить деревню в этом месте. Со стороны правительства было бы весьма разумно поддержать их. А если бы в Аугустино обосновались несколько миссионеров, то эти индейцы очень быстро попали бы в число цивилизованных «расьоналес», как их здесь называют.
— Миссионеры, месье Эллок... Да, эти мужественные и самоотверженные люди наверняка принесли бы пользу жителям деревни. Мне всегда казалось, что эти подвижники, отказывающиеся от материального благополучия и семейных радостей, готовые ради этих дикарей пожертвовать жизнью, служат самому благородному делу, и человечество может ими гордиться. А посмотрите, чего добился отец Эсперанте в миссии Санта-Хуана — вот пример, достойный подражания!
— Вы правы, — ответил Жак Эллок, неизменно удивлявшийся глубине и благородству душевных движений Жана де Кермора, столь неожиданных в таком юном существе, и добавил: — Но, мой дорогой Жан, в молодости о таких вещах обычно не думают...
— О! Я уже немолод, месье Эллок, — ответил Жан, слегка покраснев.
— Немолод? В семнадцать лет?
— Семнадцать лет без двух месяцев и девяти дней, — вмешался в разговор сержант Марсьяль, — и я совсем не хочу, чтобы ты старел.
— Прости, дядюшка, я больше не буду стареть, — ответил Жан с невольной улыбкой, а потом, обернувшись к Жаку, продолжил: — Так вот, вернемся к миссионерам. Тем, кто решит обосноваться в Аугустино, придется бороться с предрассудками этих индейцев, так как, если верить моему путеводителю, они — самые доверчивые и самые суеверные из всех индейцев, проживающих в бассейне Ориноко.
И путешественники не замедлили убедиться в справедливости этого наблюдения.
Хижина вождя пряталась в тени великолепных деревьев. Крышу из пальмовых листьев украшало нечто вроде цилиндрической короны с пучком цветов наверху. Единственная дверь вела в комнату пятнадцати футов в диаметре. Обстановка ее сводилась лишь к самому необходимому: корзины, циновки, стол, несколько довольно грубых сидений, нехитрая индейская посуда, луки, стрелы, сельскохозяйственные орудия.
Хижина была построена совсем недавно, а церемония освящения — она заключалась в изгнании злого духа — состоялась накануне. Но ведь злой дух не исчезает, как пар, не рассеивается, как туман. Постучать по стенам, смахнуть с них пыль, как это сделала бы хозяйка дома где-нибудь в Европе, было недостаточно. Злой дух — не пыль, которую можно вымести из дома, он нематериален по своей природе, а потому его должно вдохнуть в себя какое-нибудь живое существо и умчать подальше от дома. Это можно доверить только птице. Предпочтение обычно отдается тукану, который великолепно справляется с подобной задачей. А пока птица изгоняет злого духа, все семейство, в праздничных одеждах, собравшись в хижине, предается пению, танцам и возлияниям, поглощая при этом бесчисленное количество чашек кофе, щедро разбавленного агуардьенте и тафией.