Все остальные поддержали господина Мигеля. Вдохновленные обещанной наградой, матросы были готовы сделать невозможное. А в сложившейся ситуации эти дополнительные пиастры были бы всего лишь заслуженным вознаграждением за тяжелый труд.
В этот момент лодки находились на траверзе Гуавьяре, устье которой глубоким полукругом врезается в левый берег Ориноко, либо, если прав господин Баринас, Ориноко врезается глубоким полукругом в правый берег Гуавьяре.
Ничего удивительного, что господин Баринас, не отрывая бинокля от глаз, жадно вглядывался в широкое устье любимой реки, вливавшей в Ориноко свои желтовато-коричневые воды. Еще менее удивительно, что господин Фелипе, великолепно знавший, где они находятся, кинув презрительный взгляд на устье Гуавьяре, иронически спросил:
— Что это за ручеек?
Ручеек, но судоходный на протяжении тысячи километров, ручеек, притоки которого орошают территории, простирающиеся до подножия Анд, ручеек, сток которого составляет 3200 кубических метров в секунду!
Однако на презрительный вопрос господина Фелипе никто не успел ответить, а, точнее, ответом было одно-единственное слово, вырвавшееся из груди матросов всех трех лодок:
— Чубаско... чубаско!
Действительно, этим индейским словом обозначается чудовищный ураган, несшийся, как лавина, от линии горизонта по руслу Ориноко. Людям, незнакомым с венесуэльскими льяносами, должно было показаться странным, что он мчится с северо-запада. Минуту назад все было спокойно, тяжелый и густой воздух — неподвижен. Насыщенные электричеством тучи заволакивали небо. Но, вопреки всем ожиданиям, гроза разрешилась не на юге, а с противоположной стороны. Ветер, взлетевший почти к зениту, сначала развеял облака, а затем нагнал новые, насыщенные дождем и градом, и обрушил их на перекресток, где сливались воды могучей реки и двух ее крупнейших притоков.
Услышав крик «Чубаско... чубаско!», пассажиры поспешили укрыться под навесами. К счастью, словно предвидя это бедствие, матросы вовремя убрали паруса и мачты, так что «Марипаре», «Гальинета» и «Мориче» выдержали первый удар урагана. Но успокаиваться было нельзя: в любую минуту пироги могли перевернуться. Заливаемые огромными, почти океанскими волнами, они то налетали друг на друга, то неслись к прибрежным утесам, рискуя разбиться в щепки. Волны швыряли лодки, как скорлупки, и матросы тщетно пытались их удерживать, работая кормовым веслом. Лодки крутились на одном месте, а гигантские волны обрушивали на них тонны воды. И они всенепременно пошли бы ко дну, если бы матросы и пассажиры не бросались тотчас ее вычерпывать. Ни размеры, ни форма плоскодонных судов не позволяют им ходить в шторм. А поскольку чубаско не редкость в среднем течении Ориноко, то многие из этих суденышек, предназначенных для плавания по спокойным водам, гибнут.
Река в этом месте очень широка. Она начинает расширяться у южной оконечности острова Гуайартивари и там, где в нее вливается Гуавьяре, напоминает большое озеро. Здесь есть где разгуляться стихии, потому что вокруг нет ни холмов, ни лесов, которые ослабили бы порывы ураганного ветра. И если на море судно может просто отдаться на волю волн, то здесь оно неизбежно будет выброшено на берег.
Матросы это знали, но ничего не могли сделать, чтобы предотвратить катастрофу. Попытаться спастись, прежде чем лодки ударятся о скалы, можно было только вплавь. Господин Мигель, господин Фелипе и господин Баринас вышли из-под заливаемого волнами навеса; они были готовы ко всему.
— Обидно потерпеть кораблекрушение у цели! — сказал один из них.
На борту «Гальинеты» сержант Марсьяль пытался сохранять спокойствие. Если бы гибель грозила ему одному, он с невозмутимостью старого солдата, много чего повидавшего на своем веку, смирился бы со своей участью. Но Жан, сын его полковника... дитя, с которым он отправился в это опасное путешествие... как спасти его, если пирога пойдет ко дну, не достигнув берега? Сержант не умел плавать, а если бы и умел, что бы он мог сделать среди этих бушующих волн? И все-таки он бы бросился в воду, и если бы не смог спасти Жана, то погиб бы вместе с ним.
Юноша, однако, сохранял спокойствие. Он стоял на корме, крепко уцепившись за поручни. Он видел опасность и не отводил глаз... Он шептал имя своего отца.
Сначала чубаско отогнал лодки от устья Гуавьяре, а затем стал сносить их по диагонали в направлении Сан-Фернандо, так что матросам не было необходимости работать шестами. Весьма желательное направление, при условии, что лодкам не будет грозить никакая опасность. Однако рассчитывать на это было трудно: ярость чубаско не знает границ. Бешеные порывы ветра, шквал дождя и град, картечью прошивающий соломенные крыши навесов, обрушиваются на пироги.
Но кто-то был рядом с ним, кто-то незаметно для него оберегал его, в то время как лишившиеся управления пироги то шли рядом, то расходились, гонимые капризными волнами. Жак Эллок не терял юношу из виду, и, когда лодки шли борт о борт, рискуя протаранить друг друга, он думал лишь о том, как поддержать и ободрить Жана. Только нуждался ли он в этом, такой невозмутимый перед лицом смертельной опасности?
— Еще две минуты, и нас выбросит на берег, — сказал Жермен Патерн, стоя на носу «Мориче».
— Будем готовы спасать других, — коротко ответил Жак.
Левый берег Ориноко из-за дуги, которую описывает река в месте слияния с Гуавьяре, находился на расстоянии двухсот метров. Его покрытые пеной и брызгами утесы виднелись сквозь полосы дождя и града. Сила чубаско все нарастала, и через несколько мгновений заливаемые волнами пироги достигнут его.
Раздался удар. «Мориче» столкнулась с «Гальинетой». Удар был так силен, что «Гальинета» накренилась, зачерпнула воды, но, к счастью, не опрокинулась.
В этот момент сквозь оглушающий грохот бури послышался ужасный крик. Это был крик сержанта Марсьяля. В момент столкновения Жан не удержался и упал в клокочущие волны.
— Мое дитя... мое дитя, — обезумев, повторял старый солдат.
Он уже готов был броситься в воду, но что мог он сделать?
Жак Эллок удержал его и оттолкнул от борта. Минутой раньше он перескочил на борт «Гальинеты», чтобы быть рядом с юношей и, если нужно, помочь ему.
В тот момент, когда Жан скрылся в волнах, он услышал, как сержант Марсьяль выкрикнул имя — но не имя Жана!
— Пустите меня, — сказал Жак сержанту.
— Вы не можете мне помешать! — воскликнул старый солдат.
— Вы же не умеете плавать. Вы погибнете оба! А я... я спасу ваше дитя!
И Жак бросился в воду, не дожидаясь ответа.
Несколько мощных гребков, и Жак Эллок оказался рядом с Жаном, который, на мгновение показавшись на поверхности, готов был снова уйти под воду. Жак подхватил его и, поддерживая его голову над поверхностью воды, позволил волнам нести себя к берегу.
— Держись... держись, малыш! — повторял он.
Жан был без сознания и не мог ни слышать, ни понять его.
Пироги находились метрах в двадцати сзади. Вальдес с трудом удерживал обезумевшего от отчаяния сержанта. Лодки уже приближались к берегу, когда по счастливому стечению обстоятельств длинная волна, вместо того чтобы швырнуть о скалы, вынесла их, не причинив серьезных повреждений, на песчаную отмель.
Жак Эллок в этот момент также вышел из воды и вынес на берег потерявшего сознание Жана. Он уложил юношу около скалы, слегка приподняв ему голову, и попытался привести его в чувство.
К счастью, никто не погиб, ни во время столкновения лодок, ни в тот момент, когда волна вынесла их на берег.
Господин Мигель и его коллеги, выбравшись из «Марипаре», поспешили к Жаку Эллоку, стоявшему на коленях около Жана. Следом за ними прибежал Жермен Патерн, тоже целый и невредимый, а матросы пошли к лодкам, чтобы оттащить их подальше от воды.
Сержант Марсьяль подошел в тот момент, когда Жан, открыв глаза, увидел своего спасителя.