Теперь можно было спокойно оставить пироги в устье Рио-Торрида под присмотром матросов, а когда настанет час отъезда — по крайней мере для «Мориче», — то Жаку Эллоку и Жермену Патерну нужно будет всего лишь подняться на борт.
Но пока об отъезде не было и речи. Отец Эсперанте готовился отвезти в Санта-Хуану свою дочь Жанну, сержанта Марсьяля, юного Гомо и индейцев. Само собой разумеется, Жак Эллок и Жермен Патерн не могли отказаться провести несколько дней или даже несколько недель в доме своего соотечественника.
И они согласились.
— Это совершенно необходимо, — заявил Жермен Патерн своему другу. — Разве мы можем вернуться в Европу, не побывав в Санта-Хуане? Я бы просто не смог посмотреть в глаза министру народного образования... И ты тоже, Жак!
— И я тоже, Жермен.
— Еще бы!
Еду приготовили из имевшихся на пироге и принесенных из деревни припасов. Потом все собрались за общей трапезой, в которой только сержант Марсьяль не мог принять участия. Но он был так счастлив, что нашел своего полковника, пусть даже в облачении отца Эсперанте! А что до полученной раны, здоровый воздух Санта-Хуаны в несколько дней поставит его на ноги — в этом сержант не сомневался.
Жанна де Кермор и Жак Эллок в мельчайших подробностях рассказали полковнику о путешествии. Он слушал их, наблюдал, без труда угадывая, какие чувства переполняют сердце Жака Эллока, и размышлял. Ведь эта новая ситуация накладывала на него и новые обязательства.
Жанна, само собой разумеется, рассталась с мужской одеждой и надела платье, хранившееся в чемодане на «Гальинете».
— Очаровательный юноша! Очаровательная девушка! — сказал Жермен Патерн. — Право, я даже не знаю, в каком виде она лучше.
На следующий день, попрощавшись с Вальдесом и Парчалем, которые предпочли остаться охранять пироги, отец Эсперанте, его гости и гуахибо покинули лагерь у пика Монуар. Наличие лошадей и повозок очень облегчало переход через лес и саванну.
Был выбран самый короткий путь, вдоль правого берега Рио-Торрида, по которому юный индеец уже вел Жака Эллока, и к полудню путешественники вышли к броду Фраскаэс. Не обнаружив никаких следов кива, нападения которых теперь можно было не опасаться, они, после небольшого отдыха, снова отправились в путь и несколько часов спустя уже были в миссии.
Индейцы так радостно приветствовали возвращение отца Эсперанте, что Жак Эллок и его спутники поняли, как любят и уважают своего пастыря жители деревни.
Две комнаты в доме миссионера были отведены Жанне и сержанту Марсьялю, а Жаку Эллоку и Жермену Патерну — две другие в соседней хижине, куда их проводил брат Анхелос.
На следующее утро церковный колокол созвал жителей деревни на благодарственный молебен. Легко себе представить чувства дочери, впервые увидевшей отца перед алтарем в церковном облачении, и чувства сержанта Марсьяля, хотя, увы, он еще не мог присутствовать на мессе, отправляемой его полковником.
Нет необходимости подробно рассказывать о том, как проходили дни в миссии Санта-Хуана. Здоровье на глазах возвращалось к раненому, и уже к концу недели он получил разрешение сидеть под пальмами в удобном кресле, обтянутом оленьей кожей.
Отец и дочь вели нескончаемые разговоры. Полковник рассказал ей, как, лишившись всего самого дорогого, он решил посвятить себя миссионерской деятельности. И разве мог он теперь оставить незавершенным начатое дело? Конечно нет... Жанна уверила отца, что останется с ним, посвятит ему всю свою жизнь.
Беседы с сержантом Марсьялем были не менее продолжительными.
Миссионер благодарил своего сержанта за все, что тот сделал для его дочери и особенно — за то, что старый солдат согласился на это путешествие. Он расспрашивал о Жаке Эллоке, о том, что он думает об отношениях этого молодого человека и Жанны.
— Что вы хотите, полковник, — ответил сержант Марсьяль, — я принял все возможные меры предосторожности... Это был бретонский юноша Жан, отправившийся вместе со своим дядей в эту дикую страну. Но так случилось, что Жак Эллок и ваша дочь встретились в пути. Я все сделал, чтобы не допустить... и не смог... видно, дьявол попутал!
— Нет... Бог, мой дорогой Марсьяль! — возразил отец Эсперанте.
Однако время шло, а Жак Эллок все еще не решался заговорить.
Почему? Он ведь не сомневался ни в своих чувствах, ни в тех чувствах, которые он внушал Жанне де Кермор. Но из деликатности он все время откладывал свое признание... Он опасался, что оно может быть истолковано как требование вознаграждения за оказанные услуги.
Жермену Патерну надоела нерешительность друга, и в один прекрасный день он спросил:
— Когда мы едем?
— Когда хочешь, Жермен.
— Прекрасно! Только когда я этого захочу, ты этого не захочешь.
— Почему?
— Потому что мадемуазель де Кермор выйдет замуж.
— Замуж?
— Да, потому что я собираюсь просить ее руки...
— Ты собираешься?! — воскликнул Жак.
— Не для себя, конечно... а для тебя!
И он выполнил свое обещание, не обращая внимания на совершенно нелепые, по его мнению, протесты Жака.
Жак Эллок и Жанна де Кермор предстали перед миссионером в присутствии Жермена Патерна и сержанта Марсьяля.
— Жак, — сказала девушка дрожащим от волнения голосом, — я согласна стать вашей женой, и всей моей жизни не хватит, чтобы доказать вам мою признательность.
— Жанна... моя дорогая Жанна, — ответил Жак Эллок, — как я вас люблю!
— И не говори ничего больше, — прервал его Жермен Патерн, — все равно лучше не скажешь.
Полковник де Кермор взял молодых людей за руки и привлек их к своему сердцу.
Свадьбу было решено отпраздновать через две недели в Санта Хуане. Отец Эсперанте сначала скрепит их брак в качестве главы гражданской администрации миссии, а затем обвенчает их в церкви и даст им свое отцовское благословение. Жак Эллок, семью которого полковник де Кермор знал раньше, был человеком свободным, и ему не надо было ни у кого спрашивать разрешения на брак. Состояние Жака и доверенное сержанту Марсьялю состояние Жанны обеспечат им безбедное существование. Через несколько недель после свадьбы они отправятся в Гаванну повидаться с семейством Эредиа, потом во Францию, в Бретань, чтобы привести в порядок дела, а затем вернутся в Санта-Хуану, где их будут дожидаться полковник де Кермор и старый солдат.
Двадцать пятого ноября в присутствии нарядно одетых жителей деревни, Жермена Патерна и сержанта Марсьяля, выступавших в качестве свидетелей молодых супругов, союз Жанны де Кермор и Жака Эллока был скреплен гражданским и церковным браком.
Эта трогательная церемония произвела большое впечатление на славных гуахибо.
Прошел месяц, и Жермен Патерн стал подумывать, что пора бы уже и отчитаться перед министром народного образования о порученной ему и его другу работе. Он поделился своими соображениями с Жаком.
— Уже? — воскликнул тот. Он был слишком счастлив, чтобы считать дни.
— Да... уже! — ответил Жермен Патерн. — Его превосходительство, должно быть, думает, что нас разорвали на части венесуэльские ягуары или что мы окончили свою научную карьеру в желудках карибов.
С согласия отца Эсперанте отъезд был назначен на двадцать второго декабря.
Сердце сжималось у полковника при мысли о разлуке с дочерью, хотя она и должна была вернуться назад через несколько месяцев. Путешествие, правда, будет проходить в гораздо более благоприятных условиях, и госпоже Жак Эллок не угрожают опасности, которым подвергалась Жанна де Кермор. Спускаясь вниз по течению, они быстро доберутся до Сьюдад-Боливара. Вряд ли, конечно, они снова увидят господина Мигеля и его коллег, так как те, по всей вероятности, уже покинули Сан-Фернандо.
Через пять недель пироги будут в Кайкаре, а там они пересядут на пароход, курсирующий в нижнем течении Ориноко. Ну а что касается возвращения в Санта-Хуану, то можно не сомневаться — будет сделано все возможное, чтобы оно было быстрым и безопасным.