– А зачем вы стали жрецом? – огорошила она его первым закономерно пришедшим на ум вопросом, который возник после изучения аристократичных, но в то же время сильных рук Гарсидо с длинными пальцами. В таких руках куда естественнее смотрелся бы кинжал, нежели молитвенник. – Такой видный и далеко не глупый мужчина мог бы легко сделать любую другую карьеру.
– Ну вот, Гала ей мало, теперь она взялась жрецов с пути истинного сбивать, – тихонько фыркнул Рэнд.
– Меня избрала Зигита, – несколько недоуменно отозвался Гарсидо. – Я родился посвященным ей. Тебе, посланница богини, разве это неведомо?
– Я посланница Совета богов. – Элька ткнула под длинный нос жреца перстень с эмблемой Совета. – И во внутренние дела вашей богини не лезла. У женщин свои секреты.
Сочтя такой ответ правдивым, Гарсидо коротко объяснил:
– Да будет вам известно, что в нашем мире благой Зигитой установлен такой порядок: любого новорожденного, будь он из самой знатной иль самой бедной семьи, в первый год жизни ждет испытание. На праздник Толлья-Авило – день Урожая – родители приносят ребенка в храм на утреннюю благодарственную молитву, чтобы малыш предстал перед покровительницей всего сущего Зигитой, коснулся ее милостивого света. И если ребенку предназначено судьбой служить богине, к нему слетает вестница-рокх, дабы отметить дитя прикосновением своего крыла и криком. С этого момента все знают, какой жребий определила богиня малышу. Родители понимают – он избран и радуются этому счастью!
– А если ребенок вырастет и не захочет становиться жрецом, может быть, ему по нраву быть воином, поэтом или ювелиром? – неподдельно возмутилась Элька. – Он будет всего этого лишен только по прихоти какой-то птички, пусть даже птички весьма симпатичной и разумной? Заперт в четырех стенах?
– Он волен стать, кем захочет и где захочет. Его обучат избранному ремеслу, и для служителя Зигиты Храм дарует любую работу, которая придется ему по душе, – спокойно отозвался Гарсидо, искренне не понимая возмущения девушки.
– Разумно, – великодушно одобрил Гал работу богини.
– А если он хочет не только работать, но жить полной жизнью, иметь семью, любовь, наконец даже детей? – не унималась Элька, провоцируя, поддразнивая Гарсидо, пытаясь выцарапать из-под маски-оболочки жреца кусочек его настоящего.
– Жизнь в храме интересна, я не променял бы ее ни на какую другую, думаю, потому Зигита и выбрала меня, так же как избрала и остальных своих служителей, – снисходительно улыбнулся Зидоро юной горячности, на мгновение позабыв, что разговаривает с посланцами богов. – А что касается детей и любви, богиня этого отнюдь не запрещает. Ребенок, признанный жрецом своим, считается законным, это честь для женщины. Если мать нуждается, храм поможет ей деньгами.
– Да, – заинтересовался Рэнд, глаза парня заблестели. – У тебя, как я погляжу, весьма выгодная профессия. И почему я не родился в Кантерре? Мне только сейчас начало казаться, что мое истинное призвание – служение божеству.
– Словом, я на свою жизнь не жалуюсь. – Стоило Зидоро лишь ухмыльнуться, и сразу все наносное спокойствие и благодать исчезли с его породистого властного лица.
«Ястреб! Ну точно, ястреб, – удовлетворенно подумала девушка, любуясь его ухмылкой и хищным носом. – Немало девиц, похоже, от него голову теряло».
На очередном перекрестке движение застопорилось окончательно. Какой-то слишком торопливый возчик столкнулся с телегой, груженной свежими фруктами фаар, двигавшейся в противоположном направлении. Повозки сцепились колесами, и груз фаар опасно накренился. Часть фруктов посыпалась на мостовую, и, словно в костер плеснули керосина, суета и затор десятикратно усилились. В относительно мирный концерт из зазывных криков лотошников, понуканий кучеров и веселого говора толпы вплелась какофония других звуков. Визг и задорные крики кинувшихся подбирать спелые фрукты фаар уличных мальчишек, ругань возниц пострадавших повозок, ржание испуганных лошадей, повелительные выкрики стражников, пытающихся навести порядок, и зубоскальство прохожих – все это коснулось ушей посланцев богов, сопровождаемых жрецом во дворец. Кучер был вынужден остановить коляску, ибо двигаться в царившем бедламе не было никакой возможности.