– Можно сказать и так. Они обе были содержанками принца Уэльского до того, как он стал королем Эдуардом.
– Это непристойно.
– Видите ли, после того как Эдуард взошел на престол, ему пришлось избавиться от многих связей, но так как он благородный, щедрый и обязательный малый, он не мог просто бросить своих любовниц. Он купил им эту «Таверну Джона Пила».
– И дешево отделался, – сказала Майра. – Учитывая, что мог наградить этих леди своей известной всему свету болезнью.
Обед оказался изумительным: на первое подали консоме а-ля принцесса, а к нему шерри, затем красного морского окуня а-ля дофин, груши дюшес, салат из огурцов, сыр рокфор и всевозможные фрукты, и ко всем этим блюдам подавалось шампанское «Моит».
– Хотите бренди к кофе? – спросил Черчилль.
– Нет, благодарю вас, Уинстон. Если я выпью еще хоть каплю чего-нибудь, у меня лопнет корсаж.
– Я не отказался бы посмотреть на это… Пари держу, что вы носите французское белье. И готов даже поклясться, что сейчас на вас белье с черными кружевами.
– Вы злой человек. Мое белье не имеет к вам никакого отношения.
– Я хочу исправить эту несправедливость как можно скорее.
Майра рассмеялась и хлопнула его по руке, лежавшей на столе.
– Уинстон, вы гадкий мальчик, находящий удовольствие в том, чтобы смутить свою мамочку. Но в этом случае ваша шутка не удалась. Меня смутить невозможно. Откровенно говоря, я и сама могла бы рассказать вам несколько анекдотов, которые могли бы вас вогнать в краску.
Его глаза блеснули.
– Что же! Попытайтесь!
По мере того как их обед и беседа продолжались, Майра и ее спутник впадали в приятное состояние благодушия, между ними возникала атмосфера товарищества, близости такого рода, которая возможна между старыми друзьями.
– Проклятие, перестаньте смотреть на меня как на сына.
– Черт возьми! Маленький гадкий мальчишка!
– Уверяю вас, моя дорогая, если вы дадите мне возможность, я вызову в вас чувства, весьма далекие от материнских. Ваш брак, должно быть, не удовлетворяет вас.
– Ваши предположения заходят слишком далеко, сэр.
– Майра, перестаньте притворяться. Вы сами сказали, что нечасто видите Брэдфорда. Такая темпераментная, такая живая женщина, как вы! Конечно, его краткие визиты не могут удовлетворить ваших сексуальных аппетитов.
Майра закрыла лицо руками – она не могла сдержать смеха и хохотала, пока на глазах у нее не выступили слезы.
– Как вы можете об этом судить, Уинстон? Что вы знаете о моих так называемых сексуальных аппетитах?
– Я и хочу о них узнать. Никогда в жизни меня так не привлекала женщина, как вы. Дайте-ка мне вашу руку, протяните ее под столом – и узнаете.
– Нет, вы заходите слишком далеко. Я совсем не принадлежу к тому типу женщин, которые ласкают мужчин под скатертью.
– Сколько любовников у вас было в прошлом году?
– Это не ваше дело. Я серьезно подумываю о том, чтобы уйти в монастырь и дать обет целомудрия.
– Боже сохрани!
Мэрион подошла к их столику:
– Вы довольны обедом?
– Он был восхитительным, – сказала Майра. – Все было божественно до последнего кусочка и до последней капли кофе.
– Желаете еще чего-нибудь, мистер Черчилль?
– Пожалуй, нет, Мэрион. – Он смотрел на Майру через столик, и глаза его полыхали страстью. – По крайней мере ничего из вашего меню.
Глава 29
Когда они вышли на улицу, он помог ей сесть в машину. Подножка оказалась высокой, и Майре пришлось высоко поднять юбку, обнажив колени. Кавалер без стеснения уставился на ее ноги.
– Прелестные. Вне всякого сомнения, прелестные, – сказал он.
– Ах вы, распутник!
– Признаю это. Никогда не мог устоять перед парой прелестных ножек.
– А мне показалось, что вы поклонник прелестных задов.
– И это верно. Но они так гармонично и эстетично сочетаются.
Он завел мотор, и они поехали по гравиевой подъездной аллее по направлению к шоссе.
– Вы спешите домой?
Она задумалась. Ночь была прекрасной. Светила полная луна, а выпитое вино ударило ей в голову, и она чувствовала необычайную легкость. К тому же она ощущала беспокойство, всегда посещавшее ее с приходом весны. В ее полном жизни теле пульсировала кровь, будто сок, поднимавшийся по ветвям кленов, стоявших по обе стороны дороги и уже распускавших почки.
– А что вы предлагаете? – спросила она его.
– Недалеко отсюда есть небольшое живописное озеро. Серебряное озеро.
– Да, я слышала о нем. Кажется, оно популярно у молодежи. Они там собираются и веселятся, верно?
– Сегодня я чувствую себя совсем молодым. А как вы? У вас нет настроения порезвиться? На берегу озера есть павильон, где по пятницам и субботам играют самые известные джаз-банды.
– Мне бы это пришлось по вкусу, Уинстон. Я хочу сегодня потанцевать.
– А вам известно, – спросил он, – что с наступлением эры передвижения на автомобилях количество адюльтеров в Соединенном Королевстве увеличилось чуть ли не в десять раз?
– Господи, а почему это так?
– Да все объясняется очень просто. В те времена, когда ездили в экипажах и на лошадях, и мужчины, и женщины ограничивались своими деревнями и городишками. Очень редко кто-нибудь решался удалиться от своего местожительства на десять миль. С появлением автомобилей возникла возможность передвигаться быстро и на большие расстояния. Например, сегодня вечером мы с вами удалились от дома миль на тридцать. И очень маловероятно, чтобы ваши лондонские друзья повстречались нам в «Таверне Джона Пила» во время нашего тайного рандеву.
– Тайного рандеву? – Майру позабавили его слова. – Но ведь в нашей встрече не было ничего тайного. Все мои домашние были в курсе того, что я обедаю с вами. Право же, Уинстон, у вас фантазия новеллиста романтического толка.
– Мне советовали, чтобы я свои романтические устремления облекал в материальную форму.
Их разговор принял более серьезную направленность, и она спросила:
– А вы замечали, как со смерти королевы Виктории новые веяния стали проникать в жизнь Британии? Вы заметили, как сама ткань жизни в Англии изменилась? Я имею в виду жизнь всей страны.
Он повернулся, чтобы видеть ее лицо, – из одного угла его рта лихо свисала недокуренная сигара.
– Вы чрезвычайно восприимчивы, моя дорогая. Да, изменения коснулись всех сторон нашей жизни: движение вашей миссис Пенкхёрст… – это типичное проявление изменений, произошедших в Британии за последние несколько лет. Резкое возрастание роли профсоюзов и рост профсоюзного движения, движение женщин за раскрепощение и равные права, недовольство и мятежи в Ирландии и Индии… нарастание напряжения в Европе, России и на Ближнем Востоке… Мы все сидим на гигантской пороховой бочке. И фитиль уже подожжен и тлеет. Единственное, в чем состоит наша дилемма, – это то, что мы не знаем длины этого фитиля и того, сколько времени он будет гореть… Но время идет, и взрыв неизбежен. Нам остается только попытаться определить, когда, где и как произойдет этот взрыв в первую очередь. Хочу еще раз процитировать свою мать-американку, которая говорит, что все мы сидим и ждем затаив дыхание несчастье, которое должно непременно случиться.
Майра поежилась и даже обхватила себя руками.
– От этих ваших гипотез, Уинстон, мороз по коже.
– Это только потому, что я глубоко убежден, что Армагеддон не за горами.
* * *
Павильон на Серебряном озере был в этот вечер полон. Танцевальная площадка помещалась на пирсе, уходившем далеко в глубь озера. В центре площадки находился круглый помост. На нем четверо музыкантов играли на фортепьяно, контрабасе, барабане и саксофоне. Все они были чернокожими.
– Боже мой! – воскликнула Майра. – Никогда прежде не слышала такой музыки. – Она принялась хлопать в ладоши и ритмично двигать бедрами. – Она так заразительна. Я просто не могу устоять на месте.
– Это называют джазом Нового Орлеана, – сообщил ей Черчилль. – Бадди Болден со своими ребятами. Они только что прибыли с континента. К сожалению, танцплощадка так тесна, и там яблоку негде упасть. Есть старый анекдот о том, что в такой давке девушка ухитрилась забеременеть и даже не почувствовала, как это ее затанцевали.