– Ничего, дорогая, потерпи еще немного.
Палец Алекса продолжал ласкать ее, а потом нашел самое чувствительное место, скрытое под мягкими завитками.
– О Алекс!
В полном самозабвении Эмма выкрикивала его имя. Каждая крошечная частица желания, казалось, сконцентрировалась в одном месте, в нежной точке внизу живота, и тело ее принялось конвульсивно содрогаться, пока весь мир не взорвался, после чего она, обессиленная, оказалась лежащей на мягком фланелевом пледе.
Алекс осторожно высвободил свой палец и лег рядом с ней.
– Ш-ш-ш! – Он старался успокоить Эмму и облегчить ей переход к обычному состоянию. Гладя ее волосы, Алекс вглядывался в окружающий пейзаж, сожалея о том, что его телу было не суждено получить такое же облегчение, какое получила Эмма. И все же в том, что он сумел доставить ей наслаждение, крылся некий источник удовлетворения. Хотя Алекс всегда был очень внимательным и щедрым любовником, впервые в жизни его собственные потребности отошли на второй план.
– О Боже! – выдохнула Эмма, как только обрела способность говорить.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – Алекс провел указательным пальцем по ее лицу.
–, Право, не знаю… – Легкая улыбка тронула губы Эммы, и она открыла глаза. – Может, ты знаешь, как я себя чувствую?
Алекс громко рассмеялся:
– Ты чувствуешь себя просто восхитительно.
– Да, пожалуй, ты прав. – Эмма вздохнула, а затем свернулась клубочком рядом с ним. – Скажи, не была ли я слишком требовательной?
Алекс подавил улыбку.
– Ты просто великолепна, дорогая.
– Спасибо за то, что ты это сказал, – поблагодарила Эмма, – а то я совсем растерялась.
Ей захотелось заглянуть в лицо Алекса, увидеть выражение его глаз, но вдруг она почувствовала смущение.
– Не волнуйся, в будущем я намерен предоставить тебе огромные возможности для практики.
– Что?
Эмма поспешно села и стала оправлять юбки: видимо, слова Алекса стали для нее сигналом возвращения к реальности.
– Знаешь, Алекс, мы не можем слишком часто этим заниматься.
– И почему же?
– Просто не можем, и все, иначе это станет причиной огорчения для очень многих людей.
Алекс чуть не застонал, заметив, что лицо Эммы исказило раскаяние.
– Не осуждай себя, – сказала Эмма торопливо. – Я потеряла контроль над собой, и, значит, я одна виновата.
Алекс мгновенно почувствовал себя негодяем. Эмма была такой юной и невинной, она понятия не имела о том, сколь сильное давление он оказал на нее. А теперь эта отважная девочка пыталась взвалить на себя ответственность за их общее наслаждение.
Но несмотря на чувство вины, начинавшее пробуждаться в нем, разжалобить Алекса было не так-то легко, тем более что его тело все еще требовало удовлетворения.
– Эмма, – теперь его голос звучал спокойно, – то, что я собираюсь сказать, будет произнесено лишь раз. Не надо мучиться из-за того, что произошло сегодня. Это было прекрасно и естественно, о таком можно только мечтать.
Домой они ехали в молчании. Эмме казалось, что противоречивые чувства разрывают ее на части. С одной стороны, она не могла отказать себе в удовольствии возвращаться мыслями к испытанному наслаждению; с другой – у нее появилось желание высечь себя за провинность.
Алекс тоже не был склонен вести беседу. Ему казалось, что тело его готово взорваться; запах Эммы мерещился ему повсюду: на одежде, на руках в воздухе. Он с самого начала понимал, что не испытает удовлетворения, но волнение и возбуждение, оттого что мог доставить наслаждение Эмме, казалось ему достаточным. Так бы и было если бы она не предалась сомнениям, что сразу обесценило его подвиг.
Когда они прибыли в Уэстонберт, Эмма пребывала в полной растерянности и, едва они вошли в холл, бросилась вверх по длинной извилистой лестнице со скоростью, на которую прежде не считала себя способной.
Алекс молча смотрел, как видение в синей муслиновой амазонке стремглав мчится от него. Потом он со вздохом провел рукой по волосам, повернулся и пошел прочь, думая, что следует попросить слугу приготовить для него холодную ванну.
Эмма влетела в свою комнату и бросилась на кровать в полном изнеможении. При этом она больно ударилась о бедро кузины, мирно свернувшейся калачиком с томом Шекспира в руке.
– Ад и дьяволы! Ты не могла бы читать в другой комнате? – сквозь зубы прошипела Эмма.
Белл окинула ее внимательным взглядом:
– Ты знаешь, здесь освещение лучше…
– Ради всего святого, Белл, постарайся проявить больше смекалки, когда придумываешь объяснения. Твоя комната рядом с моей, и наши окна выходят на ту же сторону.
– Может, ты поверишь, если я скажу, что твоя постель удобнее моей?
Эмма готова была взорваться.
– Ладно-ладно. – Белл поспешила загладить неловкость и стремительно скатилась с постели. – Просто я первой хотела услышать подробности твоей прогулки с Эшборном.
– Все прошло прекрасно. Ты удовлетворена?
– Вовсе нет, – возразила Белл пылко. – Полагаю, что ты должна мне все рассказать.
Что-то в напряженном тоне Белл задело Эмму за живое, и она почувствовала, как по щеке ее сползает горячая слеза.
– Не уверена, что сейчас мне хочется рассказывать.
Белл достаточно было одного взгляда на лицо кузины, чтобы все понять. Она тотчас же уронила книгу и со свойственным ей присутствием духа захлопнула дверь спальни.
– Боже, Эмма, что случилось? Неужели…
– Неужели что?
– Скажи, он соблазнил тебя?
Эмма поморщилась.
– Кажется, я говорила тебе, что терпеть не могу это слово.
– Так он сделал это или нет?
– Нет, не сделал. За кого ты меня принимаешь?
– Прости, но… Я слышала, что мужчины бывают очень настойчивы, когда понимают, что женщина в них влюблена.
– Ну, положим, я не влюблена, – поспешно возразила Эмма.
– Неужели?
Эмма ничего не ответила, и Белл продолжила допрос:
– Во всяком случае, я вижу, что ты об этом думаешь и это только начало. Я, конечно, не должна тебе говорить, как счастливы будем мы все, если вы наконец поженитесь.
– Да уж, я и так догадывалась о ваших чувствах.
– Дорогая, едва ли стоит нас за это осуждать: мы все очень хотим, чтобы ты осталась в Англии, а я в особенности. – Лицо Белл стало серьезным. – Плохо, когда океан отделяет тебя от твоего лучшего друга.
Эмма разразилась слезами, и Белл поспешно принялась ее утешать. Теперь уже она не сомневалась, что произошло нечто серьезное.
– Мне так жаль. – Она вздохнула. – Я вовсе не хотела тебя огорчать. В любом случае окончательное решение остается за тобой.
Эмма ничего не ответила; она старалась дышать глубоко, а слезы продолжали литься из ее глаз и стекать на подушку.
– Тебе станет легче, если ты расскажешь об этом, – заметила Белл. – Почему бы тебе не подойти к туалетному столику и не позволить мне причесать тебя?
Поднявшись, Эмма медленно прошла через комнату, на ходу вытирая нос тыльной стороной руки. Опустившись на плюшевый пуфик, она печально оглядела свое отражение в зеркале. Ну и вид! Глаза ее опухли и покраснели, а волосы торчали во все стороны…
Глубоко вздохнув, Эмма постаралась восстановить равновесие, с восхищением думая о светских женщинах, умеющих плакать изящно. Ничего похожего на душераздирающие рыдания: одна-две слезинки, легкое всхлипывание – и все. Повернувшись к Белл, она не удержалась и снова громко всхлипнула.
– Знаешь, я словно побывала в шкуре кого-то другого.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ну, прежде у меня была репутация особенной женщины…
Белл внимательно слушала.
– Я никогда не хихикала, – продолжала Эмма со все большей горячностью. – Избегала глупой болтовни. У меня острый ум, и это всем известно.
Продолжая сочувственно кивать, Белл принялась осторожно водить гребнем по волосам Эммы.
– Я обладала уверенностью в себе.
– А теперь ты утратила ее?