Эмберсон покачал головой.
- Не бледнее и не страннее тебя, паренек! Ты бы глотнул свежего воздуха, размялся, перестал бы целыми днями слоняться по дому. Я его сильно не обеспокою, документы сам подготовлю, а он всего лишь их подпишет.
- Я бы не делал и этого. Не понимаю...
- Может, поймешь, - проворчал дядя. - Состояние дел такое, хоть за голову хватайся, да и я всё только запутал, взяв денег на эти чертовы фары, всё равно что коту под хвост. Я на мели, бедняга Фрэнк Бронсон потерял половину того, что имел, а Фанни... слава богу, я ее отговорил вкладывать все деньги, иначе тоже бы осталась на бобах. Но даже это больно ударило по ней. Тебе необходимо всё оформить документально.
- Нет. Не беспокой его.
- Беспокойство-то небольшое. Только дождусь, когда голова у него станет яснее.
Но Эмберсон прождал слишком долго. У Майора было одиннадцать месяцев со дня смерти дочери на размышления обо всём действительно важном. Этого оказалось достаточно, и ничто больше не держало его в этом мире. Как-то вечером к нему подсел внук - Майору, кажется, нравилось его общество, по крайней мере, так выглядело со стороны. Вдруг старик попытался показать что-то жестом: он хлопнул себе по колену, будто сделал неожиданное открытие или вспомнил что-то давно забытое.
Джордж вопросительно посмотрел на него, но промолчал. Он, как и дед, почти отвык разговаривать. Но тут Майор сам подал голос:
- Наверное, на солнце. Солнце появилось первым, из него вышла земля, а мы - из земли. Поэтому, чем бы мы ни являлись, все мы окажемся на солнце. Мы уйдем в землю, из которой вышли, земля вернется в солнце, из которого она появилась. Время не имеет значения, совсем никакого, вскоре мы все вернемся на солнце. Хочу... - Он протянул руку, словно пытаясь дотронуться до чего-то. Джордж подскочил.
- Дедушка, вам что-нибудь подать?
- Что?
- Может, стакан воды?
- Нет... нет, ничего не надо. - Рука упала на подлокотник кресла, и он замолчал, но через пару минут закончил начатое предложение: - Хочу, чтобы мне объяснили!
На следующий день он слег с небольшой простудой, но когда сын решил послать за доктором, воспротивился, и Эмберсон подчинился. Утром, самостоятельно встав с кровати и одевшись, Майор ушел искать ответа, который ускользал от его понимания, - отправился за объяснениями, которые ему обязательно дадут.
Старый Сэм, пришаркавший с завтраком, обнаружил хозяина в любимом кресле у камина, но даже он сразу понял, что Майор уже не здесь.
Глава 31
Когда в суде начали разбирать состояние дел в огромных владениях Эмберсонов, оказалось, как выразился Джордж Эмберсон, "никаких владений нет", то есть у семьи ничего не осталось.
- Я догадывался об этом, - продолжил Эмберсон. - В качестве специалиста по процветанию я гроша ломаного не стою, но мне нет равных, как только дело доходит до предсказаний беды. - Он не переставал упрекать себя за то, что не уследил, что отец так и не оформил дом на имя Изабель. - А Сидни с Амелией, вот уж свиньи-то! - добавил он, потому что это стало его любимой мозолью. - Ничем помочь не хотят. Даже жалко, что я дал им возможность вежливо откланяться. Письмо Амелии было наполовину по-итальянски, будто она позабыла, как сказать "нет" по-английски. Надо пожить на свете, прежде чем поймешь, что за люди тебя окружают! Дела и так были плохи, даже до того как они забрали свою треть, и эта треть оказалась единственным нормальным куском в сгнившем яблоке. Я не стал им писать о возмещении, и, юный Джордж, это по меньшей мере оградит тебя от волнений. Не теряй на них времени - не пиши, на эту парочку не стоит полагаться.
- Я и не собирался, - спокойно сказал Джордж. - Я ни на что не рассчитывал.
- Ну, мы даже не почувствуем, что всё безнадежно. - Эмберсон засмеялся, но вышло у него не очень весело. - Мы выживем, Джорджи, ты-то точно выживешь. Что касается меня, то я уже староват, к тому же слишком привык привлекать чужие ресурсы в войне с этой жизнью: мне будет достаточно просто не умереть с голоду, а это возможно, если поступлю на дипслужбу с окладом в тысячу восемьсот долларов в год. Меня, как бывшего конгрессмена, возьмут. Я уже слышал, что дело в Вашингтоне продвинулось. Вот ведь будет жизнь под пальмами с охлажденными напитками да чернокожими официантами, ну, это почти как дома, а как обоснуюсь, буду и тебе по полсотни высылать. Чем богаты! Конечно, твоего образования для хорошей работы маловато, но ты еще молод, а в крови у тебя выносливость предков. Природа себя проявит, не пропадешь. Никогда не прощу себе потери особняка: он стал бы тебе хорошим подспорьем. Но кое-какие деньжата у тебя есть, к тому же начнешь получать небольшое жалование, да и тетя Фанни, конечно, тебя не бросит, сможешь одолжить у нее, если прижмет, а там и я кое-что тебе подбрасывать стану.
"Кое-какие деньжата" Джорджа были шестьюстами долларами от продажи маминой мебели, а "небольшое жалование" в восемь долларов в неделю он должен был получать от старого Фрэнка Бронсона, принявшего его в контору как секретаря и юриста-практиканта. Старина Фрэнк с радостью предложил бы внуку Майора больше, но после смерти лучших своих клиентов и опыта с автомобильными электролампами не был уверен, что сможет оплачивать услуги наемного работника одновременно с собственными небольшими счетами за жилье. Джордж высокомерно согласился на место, тем самым сбросив груз с плеч дяди.
А вот у Эмберсона в карманах гулял ветер, хотя он и получил назначение за границу. Чтобы занять пост, ему пришлось одолжить две сотни из шестисот долларов племянника.
- Сам себя за это ненавижу, - сказал он. - Но лучше мне поехать и получать хотя бы какие-то деньги. Конечно, Юджин мне не отказал бы - да он и порывался помочь, но я почувствовал, что в данных обстоятельствах...
- Ни за что! - воскликнул покрасневший Джордж. - Даже вообразить не могу, что кто-то из нашей семьи... - Он сделал паузу, но решил, что необязательно объяснять, что "кому-то из семьи" не стоит принимать милостей от человека, которого "кто-то из семьи" не пустил в дом. - Я бы хотел, чтобы ты взял у меня побольше.
Эмберсон отказался:
- Вот что я тебе скажу, юный Джордж, в тебе нет жадности, этим ты весь в Эмберсонов - и мне это по нраву!
Он еще раз похвалил племянника в день своего отъезда в Вашингтон. Он не собирался возвращаться, намереваясь отправиться в дальние края прямо из столицы. Джордж проводил его на вокзал, и их прощание несколько затянулось, потому что поезд опаздывал.
- Возможно, мы больше не увидимся, Джорджи, - хрипловато сказал Эмберсон, по-дружески положив руку на плечо молодого человека. - Не исключено, что с этой минуты мы будем только переписываться, пока тебе как ближайшему родственнику не пришлют старый чемодан да какую-нибудь запыленную безделушку с каминной полки консульства. Так странно прощаться с тобой вот так: кто бы мог еще несколько лет назад представить подобное, но вот мы здесь, два элегантных джентльмена, потерпевших крах. Мы даже не знаем, что ждет нас завтра, не так ли? Как-то раз я стоял здесь же и прощался с милой девушкой, правда, то было до постройки нового вокзала и мы звали это место "станцией". Она приезжала к твоей маме, еще до замужества Изабель, и я сходил по ней с ума, а она позволяла мне это. Тогда мы решили, что не сможем жить друг без друга и обязательно поженимся. Но она ехала за границу с отцом, и, прощаясь, мы знали, что не увидимся по меньшей мере год. Я думал, что не переживу такого, а она стояла здесь и плакала. А сейчас я даже не знаю, где она и вообще жива ли, и вспоминаю об этом, лишь когда жду на вокзале поезда. Если и она думает обо мне, то, вероятно, воображает, что я до сих пор танцую в бальной зале Эмберсон-Хауса, и, наверное, полагает, что наш особняк до сих пор лучший в городе. Жизнь и деньги подобны шарикам ртути, разбежавшимся по растрескавшемуся полу. Они куда-то пропали, и мы сами не знаем куда - и какого черта мы с ними делали! Сейчас я кое в чем признаюсь - благо, времени смущаться у нас уже нет; так вот что я тебе скажу: я всегда любил тебя, Джорджи, но порой ты мне не нравился. Иногда я тебя не переваривал. До недавнего времени любить тебя было можно только по зову сердца - конечно, так говорить не очень "тактично", но иных причин не было! Мы жутко избаловали тебя в детстве, вырастив этаким принцем, но не тебе на это жаловаться! Жизнь тебя порядком попинала, а так как я по молодости был на тебя похож, то прекрасно понимаю, каково самонадеянному юнцу видеть, что он успел наломать дров. Бедняга! Тебя настигло сразу два удара - по сердцу и по карману, но ты перенес их довольно стойко, а раз уж к платформе подходит мой поезд, то уж прости, но я скажу, что мне частенько хотелось тебя придушить, но я всегда тебя любил, а сейчас ты даже нравишься мне! И напоследок: не исключено, что в городе остался человек, питающий к тебе подобные чувства: любит тебя, невзирая на то, что тебя хочется повесить. Попытайся... О, пора бежать. Вышлю деньги, как только мне заплатят. Прощай, да хранит тебя бог, Джорджи!